Метро 2033: На пепелищах наших домов - Наиль Выборнов

Умерли все.

– Вот и добрались, – без следов каких-либо эмоций в голосе проговорил лейтенант, проводив взглядом дорожный знак с надписью: «Бугульма».

– Точно. – Азат посмотрел в окно и увидел очередной бетонный монумент. Словно строчка, на которой кто-то аккуратными прописными печатными буквами вывел название города на русском и татарском языках. Дети часто сначала учатся так, а уже потом письменными.

Дети. Азат попытался вспомнить их лица, но не смог. Память будто стерли, но башкир уцепился за какие-то обрывки, как человек, упавший в воду, цепляется за плавник, чтобы вынырнуть и вдохнуть воздуха. И вспомнил, как покупал у караванщиков, в очередной раз посетивших «Домостроителей», чистую пропись. Она оказалась татарской из какой-то казанской типографии, но тогда и такая сошла.

Под монументом когда-то была клумба, но сейчас там высились только сухие стебли. Крапива или полынь, чертополох с борщевиком. А может, какие-то новые растения, порожденные спятившей природой и неизвестные довоенной науке. Возможно даже хищные.

– Красивый когда-то был город, – сказал Азат. – Не в плане построек, просто зелени очень много.

– Сейчас мы ее не увидим, – ответил военный. – Осень же. Хотя здесь по любому лучше, чем пол Лениногорском.

Выжженную местность они покинули примерно через полчаса точно так же, как приехали – пересекли мост. Но башкир прекрасно понимал, что если останется жив, увиденная сегодня картина будет преследовать его до самой смерти.

– Хотя что такое смерть? – Азат вдруг понял, что рассуждает вслух. – В нашей ситуации смерть – это избавление.

Он посмотрел в окно на ряд деревьев, растущих вдоль дороги. С первого взгляда они были нормальными, просто скинули листву в преддверии зимних холодов. Не держать же им ее, бесполезную, фотосинтез все равно при температуре ниже нуля не происходит. Да и солнца нет.

– Ты чего несешь? – повернулся к нему лейтенант. – Головой совсем уехал? Своих надо спасти.

Своих. Азат аккуратно произнес это слово, будто распробовал на вкус, но ничего не почувствовал. А кто они, свои? Осточертевшие за двадцать лет жизни до печеночных колик соседи? Или, может быть, Полковник? Да, он вытащил их из сырой и промозглой дыры в земле, которую они называли своим домом, но в итоге привел туда, где еще хуже.

Когда они выезжали из Челнов, башкир мог назвать многих из выживших жителей этого города своими. Сейчас под это определение попадали Ландыш с пацанами и, может быть, Баранов с Ершовым. Только вот последних двоих уже нет, а семья…

Это там, на «Домостроителей», жене было некуда идти. А сейчас вокруг целый мир, а в «Крепости» и мужики есть одинокие. А сыновья… Она ведь и их против него настроит, если решит свалить, женщинам это раз плюнуть. Сколько такое видел у друзей, с самого детства. Даже если отец не пьет и ходит на две работы, чтобы кормить семью, то «он слишком много работал, весь там у себя, это уже не тот человек, которого я полюбила пятнадцать лет назад».

«А еще я уверена, что у него там, на работе, кто-то есть».

Она ведь и ему так говорила? Может, уже успела найти себе кого-то из «крепостных»?

Азат внезапно почувствовал просыпающуюся в душе злобу, но направлена она была не на гипотетического любовника жены, а на вполне конкретного человека, сидевшего совсем рядом – Савву.

Тот, похоже, сам себя чувствовал не лучше, сидел весь красный, как помидор, злобно вращал глазами и двигал губами – шептал что-то. И, судя по его настрою, это были вовсе не слова молитвы.

Внезапно башкир почувствовал, что с ним что-то не так. Будто мысли в голове были не его, словно их навели снаружи. Он уже чувствовал такое в Альметьевске, но тогда это была паника, ощущение того, что за ним следят. А сейчас наоборот, его будто кто-то пытался развести на агрессию, заставить броситься с оружием на своих товарищей.

Опустив взгляд, Азат понял, что уже успел схватиться за висевший на груди автомат. Вот так. Повернуть слегка и полоснуть очередью. Расстрелять сначала водителя, а потом сидевшего на месте пассажирском лейтенанта. А Савва? В него ведь не получится, машина слишком тесная, ствол нормально не повернешь.

Да по хрену вообще. Что этот жирдяй ему сделает? Чтобы с ним разобраться, башкиру даже ствол не понадобится, достаточно нож вытащить, а потом удар прямо под ворот бронежилета, там, где бьются артерии, несущие кровь в мозг.

С трудом заставив себя отпустить рукоять «семьдесят четвертого», Азат взял флягу и подсоединил к ней питьевую трубку. Сделал несколько глотков и подивился тому, насколько у воды нет вкуса. А ведь должен быть: металла от самой емкости, резины от «питьевухи».

Его бросило в пот. Он посмотрел на улицу и увидел, что цветов больше нет. Ни крыши гаражей, ни поваленные деревья в парке, ни развалины здания чуть дальше справа не были окрашены. Только разные тона серого, где-то светлее, где-то, наоборот, темнее.

Захотелось стащить противогаз, посмотреть на мир своими глазами, а не сквозь стекла, но бьющийся в ужасе где-то на дне сознания рассудок пока еще не позволял ему этого сделать. Дозиметр и так зашкаливал, машина, конечно, должна быть герметичной и держать радиоактивную пыль, но излучение пропускала, кабина-то тут не свинцовая. А так два слоя кожи точно лучше, чем один.

Кто-то словно наложил на мир серый фильтр. Может быть, он выцвел от вспышки ядерного взрыва и до сих пор не обрел цвета? Или засвечен навсегда и не подлежит восстановлению, как фотопленка, которую случайно оставили на солнце?

– На хрен мы туда вообще премся? – злобно выплюнул вдруг Савва.

– Чего? – не поверил своим ушам Азат.

– На хрен мы вообще туда премся? – повторил свой вопрос «крепостной». – Сидели бы спокойно дома.

– Так твари же, сам говорил, – пожал плечами Азат.

Остальные почему-то не обращали внимания на их разговор. Лейтенант рассеянно смотрел в окно. Шмель, наклонившись к рулю, вел «УАЗ» за головной машиной, объезжая стоящие на дороге проржавевшие и сгнившие остовы автомобилей. Ехал след в след за «крепостными», будто в этом и заключался его смысл жизни.

– А что твари? Они как пришли, так и уйдут. Чего они нам сделают-то, там пулеметы и АГС, стены крепкие, ворота…

– Дмитрий ваш сеять собирался, землю возделывать. Людей кормить.

– Дима – идеалист, – махнул рукой Савва, будто это все объясняло.

– Я не понимаю. – Азат снова повернулся к здоровяку. – А как же русское национальное государство и все такое?

– Ты надо мной издеваться собрался, что ли, чурка? – «Крепостной» покраснел еще сильнее, хотя, казалось, что это невозможно. – Ты глаза нормально открой сначала. Всегда такой или щуришься просто?

– А ты всегда красномордый такой? – не выдержал Азат, чувствуя, что еще немного, и он порежет ублюдка на ремни.