Комплекс крови - Анастасия Ильинична Эльберг

Мы были вместе несколько десятилетий. Короткий срок для двух обращенных существ. Принять считать, что обращенные не испытывают к себе подобным глубоких чувств. Исключение — каратели, служители Равновесия. По-настоящему они любят лишь раз и, если отдают кому-то свое сердце, то вкладывают в отношения все. Таким был и наш с Л. союз. Мы ни разу не поссорились, хотя вампиры делают это с завидной регулярностью. Мы могли обсуждать все на свете, понимали друг друга с полуслова. Что до детей… она была расстроена моим отказом, но понимала, что мне нужно время.

Не следовало нам тогда заговаривать о детях. Сегодня я думаю о том, что должен был согласиться сразу. В конце-то концов, я остался обращенным, и ничего страшного не произошло бы. Но Л. поняла мой отказ иначе. Решила, что дело не в моей природе, а в том, что она до сих пор питается человеческой кровью.

Альберт был против. Хотя «против» — это очень мягко сказано. Он спорил со мной до хрипоты. Говорил, что это ужасная идея, ни к чему хорошему подобные эксперименты не приведут. Говорил, что я сам до конца не разобрался в том, как синтетическая кровь действует на организм, и у меня нет права вовлекать в это других. Но Д. затею поддержала. Как мне показалась, с преувеличенным энтузиазмом. Думаю, не показалось, но в те дни я придал ее реакции значения. «Не будь я темной эльфийкой, — сказала нам Д., - я бы с удовольствием поучаствовала».

В тот вечер между ней и Альбертом вспыхнула серьезная ссора. Они разговаривали в гостиной на повышенных тонах, совершенно не заботясь о том, что их слышит весь особняк. Я заперся в кабинете, пытаясь сосредоточиться на работе, и при мысли о том, что сейчас происходит между ними, испытывал какое-то садистское удовольствие. Д. отправилась домой первой. Альберта, который ко мне так и не заглянул, Бэзил проводил минут через двадцать. Наутро он явился в лабораторию на сорок минут позже обычного, бледный и уставший, и мне стало его жаль. Лекция о том, что он связался не с той женщиной, вновь откладывалась на неопределенный срок.

Мы с Альбертом и Д. проводим вместе большую часть дня, и я вынужденно наблюдаю за ними. Пожалуй, чуть более пристально, чем следовало бы. Иногда она уезжает — на неделю, бывает, что на месяц — и я вижу в своем друге прежнего, знакомого мне доктора Родмана. Он ухаживает за дамами на приемах, расточает комплименты направо и налево, дарит дорогие подарки и купается во всеобщем внимании. Но стоит Д. вернуться — и существо, которое я знаю столько лет, уходит в глубокую тень. На его месте появляется абсолютно чужой мужчина. У него чужой взгляд, чужая улыбка и чужие жесты. Он смотрит на Д. так, будто умрет, если ее потеряет, тогда как знакомый мне Альберт Родман в таких случаях лишь смеялся и отправлялся на поиски следующей красавицы.

И ничего плохого в подобных взглядах нет, ведь когда-нибудь мы все влюбляемся на не шутку… но что-то внутри меня шепчет и шепчет, не умолкая: она не доведет его до добра. Искра, которую я иногда видел в ее темных глазах, наводила на мысль о безумии. Нет, я не говорю о сумасшедших, не ведающих, что они творят. Эта женщина знала, что делает. Самая опасная порода безумцев.

Первые месяцы все шло замечательно. Организм Л. оказался сильнее моего, и период отвыкания от человеческой крови не был мучительным. Она выглядела здоровой счастливой. Однажды мы вернулись к теме детей. И даже скептицизм Альберта сошел на «нет». Он подолгу расспрашивал Л. о ее ощущениях, а потом запирался в своем кабинете и записывал ответы, совершенствуя придуманный им во время Второй мировой шифр. С трудом понимаю, от кого он это прячет — да Альберт и сам, наверное, не понимает — но если ему хочется поиграть в разведчика, кто я, чтобы запрещать.

Чудесное время. Мне казалось, что его нездоровая страсть к Д. поутихла. Он стал чаще бывать у нас за чаем, несколько раз мы в сопровождении Л. выбирались на конные прогулки. Ранняя осень в этих местах прекрасна, даже загородная местность с ее болотами выглядит сказочным пейзажем. Наши с Л. чувства стали еще глубже и нежнее, а наша с Альбертом дружба из туманной дымки, которую мог развеять легкий ветерок, вновь превратилась в крепкий доверительный союз. Несмотря на календарные даты, мы все переживали весну. И так увлеклись, что не заметили приближающейся катастрофы.

Л. начала слабеть на глазах. Не вставала с кровати, отказывалась от еды, не могла пить кровь — ни созданную мной, ни человеческую. Я пытался дать ей своей крови, но и это не помогло. Боюсь даже представить, какими мучительными были для нее эти три недели, хотя она не говорила о боли. На четвертой неделе она провалилась в тяжелый сон, из которого так и не выбралась.

Альберт был шокирован не меньше меня. Ни один из нас не представлял, что могло случиться. Будь Л. человеком, мы сделали бы посмертное вскрытие (вряд ли у меня хватило бы мужества в нем участвовать), но тела обращенных превращаются в серебристую пыль после того, как они сделают последний вздох.

Серебристая пыль. Это все, что осталось от женщины, которую я любил. И в моих волосах тоже серебро. До недавних событий я был уверен в том, что вампиры не седеют, но я смотрю на себя в зеркало и никак не могу привыкнуть к тому, что знакомых темных прядей больше нет. Мою голову будто засыпало снегом. Странно смотрится при учете того, что Великая Тьма при обращении оставила мне молодое лицо.

Альберт предложил забыть про работу на месяц и съездить в Европу. Отдохнуть, посмотреть на то, как меняется мир. Нельзя же сидеть здесь и прокручивать в голове одни и те же мысли, говорит он. Я отказался, а его в Европе ждали дела. Лучше бы я поехал с ним. Лучше бы я колесил по Европе целый год. Или даже несколько лет. Уж лучше бы я остался там навечно.

Д. осталась в Треверберге, хотя Альберт звал ее с собой. Она выказывала мне немного отстраненную поддержку, была вежлива и мила, но не выглядела скорбящей. С одной стороны, о чем ей скорбеть? Они с Л. не успели сблизиться. С другой стороны… я ожидал от нее более искреннего проявления чувств.