Молодые и красивые. Мода двадцатых годов - Ольга Хорошилова

1928 год. Архив О. А. Хорошиловой

Дамы в летних прогулочных нарядах посещают раскопки в Египте

Журнал Vogue (Paris), 1923. Национальная библиотека Франции

Реклама «Рено»

Журнал Vogue (Paris), 1923. Национальная библиотека Франции

Египет был повсюду. Даже в рекламе. Художники Vogue изображали дамочек в летних нарядах от Пату посреди раскопок, а услужливый археолог в колониальном шлеме преподносил им алебастровый сосуд. Сверхскоростные «паккард», «рено» и «бугатти» мчали к подножию пирамид, поднимая клубы графитной пыли. Модный дом LouiseBoulanger предлагал чудесные наряды из парчи и обещал флапперам скорое превращение в египетских мумий. Тогда все мечтали быть на них похожими.

Реклама Дома моды LouiseBoulanger

Журнал Femina, 1926.

Архив О. А. Хорошиловой

С ним парижских щеголих познакомил Наполеон Бонапарт, совершив дерзкий и быстрый налет на Египет в 1798 году. Помимо редкостных рукописей, золота и расписных осколков древней цивилизации он привез дамам Франции пестрые смирнские шали, наказав строго-настрого не покупать кашмирские у англичан. А после были французский Алжирский поход, русские персидско-кавказские войны, Крымская кампания, Русско-турецкая война, и всё это время в Европе и России носили фески и черкески, зуавки и куртки-«казакки» с выложенными сутажом турецкими узорами. Даже баловались шароварами, а одна экзотическая дама, Амелия Блумер, и вовсе объявила их главными элементами повседневного женского гардероба. Впрочем, до брюк им было еще далеко. Япония, медленно, с восточной игривостью, открывавшая личико западным негоциантам, а также императорский Китай обратили внимание модниц на баснословные дальневосточные костюмы и украшения, а Китайский поход и Русско-японская война их интерес укрепили.

К началу XX века европейский костюм уже основательно напитан восточными мотивами. Но все эти курточки, кофточки, фески и пояса были детским маскарадом в сравнении с тем буйством восточных страстей и красок, которые выплеснул на сцену парижского «Шатле» импульсивный Леон Бакст. Сказать, что это был скандал – значит не сказать ничего. Это был оглушительный успех, взрыв театра изнутри, безумный и такой русский переворот традиционных ценностей с ног на голову. Публика, сдавленная корсетами и правилами приличия, вдруг вспомнила о своих первобытных корнях, а также о том, что Пуаре нечто подобное предлагал еще несколько месяцев назад. Его коллекцию смели в момент, и началась новая волна ориентализма, которая в 1914-м разбилась о стальной пирс Великой войны.

Реформированный костюмот Амелии Блумер, навеянный османским Востоком

1850-е годы. Архив О. А. Хорошиловой

Но как только черно-белые усастые политики вывели свои имена под Версальским мирным договором, Восток вновь овладел Европой. В театрах рукоплескали Морису Жесту и его богатой балетной постановке «Мекка» в сотрудничестве с Михаилом Фокиным, пересказывали картины пышного нью-йоркского маскарада «Персидский праздник», а модники примеряли новые сказочные наряды. В 1921 году Дом Babani представил роскошное неглиже «Назиад», созданное под влиянием персидских сказок и костюмов: «Оно сшито из тонкого розового шелка, украшено вышивками в персидском вкусе, два его рукава с перепонками напоминают крылья бабочки»[13], – сообщал французский Vogue. В 1923 году Дом Calvayrac, специализировавшийся на нижнем белье, предложил свободное интерьерное платье «Персидский шах» из тонкой белой шерсти и красно-черного крепа – «марокэн». В нем действительно было кое-что от гаремного стиля.

Миссис Чарльз Фарнум в костюме турецкой принцессы и Нельсон Мейси в костюме французского генерала на балу в отеле «Астор»

Нью-Йорк, 1928. Архив О. А. Хорошиловой

Светская львица мисс Маргарита Тримбл в костюме «Гарем» на «Арабском маскараде» в отеле «Астор»

Нью-Йорк, 1928. Архив О. А. Хорошиловой

Постановка Мориса Жеста «Мекка»

Журнал Vogue (Paris), 1920.

Национальная библиотека Франции

Востоком наполнял свои коллекции Парижский паша. В 1922 году он создал нарядное платье, соединив несоединимое – элементы костюмов Великих Моголов, великих османов, интернациональной готики и французского фолка. Получилось ярко, но лаконично. Чувство меры ему не всегда изменяло. Для певицы Вашингтон-Стивенс кутюрье придумал концертное платье из черного шелка и золотной парчи – аккуратный парафраз китайского искусства, пропущенного сквозь фильтр югендстиля. Вообще, в те нервно эклектичные годы ориентальная тема, столь любимая Пуаре, звучала в его коллекциях чаще других. Многие вечерние платья 1924–1927 годов он создал на основе костюмов Ближнего и Среднего Востока, индийских мужских кафтанов и женских саронгов. Он соединял индейские головные уборы с пылающей короной Жар-птицы, чтобы получился клош «Звуки» (1920), а французский фовизм умножал на индийские вышивки, чтобы получились дивные туфельки «Бал» (1924). Он был настоящим восточным фокусником, этот парижанин Пуаре.

Эскизы костюмов Джеймса Рейнолдса для танцевального номера «Самовар», который с успехом исполнялся в бродвейском ревю «Гринвич Виллидж Фоллис». В костюмах, помимо русских, ощутимы кавказские и персидские ноты