В Коктебеле никто не торопится - Людмила Мартова

У Кости Прыгунова с самого детства была одна, но пламенная страсть. Называлась она зависть, и испытывал он ее по любому поводу, даже самому мелкому. Там, где другие дети чувствовали радость или восторг, страх или тревогу, Костик чувствовал только всепоглощающую зависть и ничего больше.

В детском саду у других детей оказывались моложе мамы и больше мандарины в новогоднем подарке. В школьном хоре кто-то другой стоял в первом ряду, в то время как Костику приходилось довольствоваться скамеечкой. Другие дети уже вовсю ездили отдыхать в только что открытую для российских туристов Турцию, а он все еще довольствовался запущенным бабкиным садиком в осточертевшем до рези в глазах Коктебеле.

Впрочем, даже здесь, в глухой провинции у моря, тоже находились поводы для зависти. Друг Васька по прозвищу Жмых лучше лазал по горам и бесстрашнее прыгал с крыши. Девочки влюблялись в других мальчишек, тех, кто постарше, а на него, малька, не обращали ни малейшего внимания. И даже бабушка гораздо больше любила не Костика, а другого своего внука, приходящегося Костику двоюродным братом. Брата он ненавидел еще и за то, что жил тот в интеллигентном, музейном, красивом до обморока Питере, а не сутолочной, купеческой Москве, несущей тонкий, слабо ощутимый, но непреходящий аромат пошлости.

Прыгунов завидовал окружающим истово и горячо. Что бы он ни делал, зависть не покидала его, разъедая, как ржавчина. Эту ржу, от которой что-то расползалось внутри, хлюпая и противно чмокая, он ощущал в себе постоянно. Особенно она не давала ему спать по ночам, когда прямо посередине сладкого безмятежного сна в голову вдруг вползала подлая незваная мысль о жвачке, привезенной однокласснику отцом-летчиком прямо из заграницы, новых кроссовках, которыми давеча хвастался во дворе приятель, а когда Костик подрос, о японской машине, купленной коллегой по работе.

Он старался изо всех сил, чтобы противостоять этой напасти. Учился лучше всех в классе, стискивая зубы от невыносимости зубрежки. Но у сидящей с ним за одной партой задаваки Ирки Козловой оценки были ничуть не хуже, а усилий на это она тратила гораздо меньше. Ей достаточно было только взглянуть в учебник, чтобы найти решение задачки, над которой Костик мог промучиться целый вечер, или наизусть выучить стихотворение, на запоминание которого у Костика уходило несколько вечеров.

Он поступил в институт с первой попытки, но не набрал баллов для МГУ и был вынужден довольствоваться гораздо более скромным вузом. У него был красный диплом, но некоторые экзамены для этого приходилось пересдавать по два, а то и три раза, в то время как другие получали свои пятерки «автоматом».

Всегда кто-то другой оказывался успешнее, счастливее, а жизнь его – легче и радостнее. И к двадцати шести годам Костик понял, что больше так продолжаться не может. Если он не избавится от разъедающего душу чужого превосходства, то будет сожран дотла своей ненасытной завистью. Для того чтобы победить, нужно было совсем немного – стать богатым и независимым.

Конечно, Костик понимал, что путь в олигархи ему не светит. Олигархам он, конечно, тоже завидовал, что тем повезло оказаться в нужный момент в нужном месте, но состязаться с «проклятой вандербильдихой» все-таки не собирался. Ему было важно стать лучшим среди его знакомых, таких же простых московских пареньков, как он сам.

Законных способов для обогащения не было. Вернее, они, конечно, были, но дорога эта была длинна, терниста и все так же сопряжена с завистью к тем, кто шел по ней более легко, насвистывая незамысловатый мотивчик, а не катя в гору тяжелые камни. Поэтому, немного подумав и прикинув последствия, Костик выбрал путь незаконный.

Работа в телевизионной рекламе давала ему шанс на знакомство со многими королями теневого мира. Он легко вышел на серьезных людей и, используя всю свою харизму и действительно прекрасные способности, поднялся в торговле наркотиками с уровня мелкого пушера на довольно высокое место в криминальной табели о рангах. Он был умен, внимателен, добросовестен, не тырил по-мелкому, и на него вполне могли положиться серьезные уважаемые люди. Они были им довольны, а он наконец-то был доволен жизнью. То, что ради этой жизни он фактически отбирал жизни тех, кого подсаживал на иглу, его не волновало. Нравственные терзания были ему чужды.

Среди его родственников и знакомых у него была лучшая квартира и лучшая машина, он ездил по миру, бравируя потом перед девицами фотографиями типа «я на фоне Лувра» и «я и Фигейрос». От девиц, кстати, отбоя не было. И теперь не его выбирали, а он выбирал, что тоже со всей определенностью устраивало его как нельзя лучше.

Он охотно ездил в командировки по российским регионам, налаживая новые каналы сбыта опасной отравы. Его не пугало, что, проснувшись в Екатеринбурге, он мог в следующий раз улечься в постель на Сахалине. То ли от его готовности по первому зову прыгать через всю страну, то ли все-таки из-за фамилии его прозвали Прыгун. Детское прозвище, когда-то доставлявшее немало мучений из-за своей несолидности, теперь прилипло намертво, не оторвать, но больше не раздражало. Никто не посмел бы теперь назвать его несолидным.

Когда к России присоединился Крым, Костик азартно включился в освоение новой для себя территории, с которой был хорошо знаком с детства. Выросший в Коктебеле, он возлагал особые надежды на старых друзей, и когда прибыл на место, то убедился, что они его не подведут.

Васька-Жмых с его двумя ходками был заметной фигурой в криминальном мире и охотно поддержал начинание Прыгуна. Он же поведал другу и о том, что еще один их детский дружок Темка Круглов вообще стал большой шишкой и теперь командовал всем Коктебелем.

Последнее известие кольнуло душу Прыгуна позабытой уже завистью, но он быстро отогнал ее от себя. Состояние самого Прыгунова не могло встать ни в какое сравнение с кругловским, а Коктебель был таким захолустьем, что завидовать мэрству здесь было вообще глупо. Кабы вырос Круглов в мэры Москвы, то да, можно было бы завидовать, а так…

Костик объехал все побережье и быстро нашел общий язык со всеми, с кем хотел. У Васьки-Жмыха везде были дружки. Людской поток постоянно меняющихся туристов сулил отличный барыш и минимизировал риск быть пойманным. Костик страшно гордился тем, что придумал фасовать пакетики с героином и кокаином в морские раковины. Они были повсюду и не привлекали внимания. Торговля белой смертью шла повсеместно, но крымскую штаб-квартиру было решено основать все-таки в Коктебеле, привычном, знакомом с детства. И главную роль в принятии такого решения сыграл именно Круглов, который должен был обеспечить прикрытие. Вот тут-то продуманная до мелочей система и дала сбой.

Артема Круглова он встретил случайно, на набережной. Там по вечерам толокся весь Коктебель, потому что больше пойти было особо некуда. Темка Костику обрадовался и с ходу пригласил в гости, рассказав, где он живет и как туда добраться. Выглядел он как толстопузый жизнерадостный щенок, был совершенно лишен малейшего мэрского пафоса, и эта жизнерадостность вкупе с полным отсутствием амбиций показалась Прыгуну подозрительной.