Повседневная жизнь российских жандармов - Борис Григорьев

Осенью 1882 года единственная из оставшихся на свободе в России членов Исполкома «Народной воли» В. Н. Фигнер (М. Н. Ошанина и Л. А. Тихомиров эмигрировали за границу) совершила роковую ошибку, передав С. Дегаеву все связи с народовольческими кружками вне Петербурга, в том числе и входящими в Военную организацию, для установления личных контактов с которыми он выехал на юг России и на Кавказ.

К тому времени (в ноябре 1882 года) Дегаев с женой обосновался в Одессе, где пытался организовать подпольную типографию, переведенную из Кронштадта. 20 декабря 1882 года чета Дегаевых и все причастные к организации типографии народовольцы были арестованы, причем жена Дегаева сразу же после ареста стала давать подробные признательные показания и вскоре была выпущена на свободу под залог в 1500 рублей на поруки матери.

Надо полагать, по заранее разработанному Судейкиным сценарию Дегаев изображал из себя на первых допросах фигуру умолчания, а затем, когда шеф-кукловод прибыл в Одессу для оказания практической помощи своему агенту, «сдался на его милость», выдав все, что он знал о деятельности оставшихся на свободе уже немногочисленных народовольцев.

Далее события динамично развивались в полном соответствии с замыслом талантливого режиссера-постановщика этой полицейской драмы. 14 января 1883 года Судейкин организовал своему агенту «побег» при его конвоировании на вокзал. «Ну, конечно, как же я мог убежать! Наши агенты вытребовали меня из тюрьмы и будто бы повели, куда приказали, а потом отпустили на все четыре стороны», — позже расскажет он Тихомирову. При этом была соблюдена вся внешняя полицейская атрибутика, сопровождавшая настоящие побеги заключенных: из Одессы в Департамент полиции было передано по инстанции соответствующее срочное сообщение, и за подписью его директора фон Плеве во все местные полицейские органы была направлена ориентировка о розыске сбежавшего арестанта.

«Беглец» тем временем благополучно прибыл из Одессы в Харьков, где еще раз встретился с Фигнер, которая фактически передала ему свои полномочия единственного оставшегося в России члена Исполкома «Народной воли» и некоторые еще неизвестные ему явки. Таким образом, «мать-командирша» организации, как ее, по свидетельству народовольца А. Н. Баха, называли товарищи по партии, являвшаяся с середины 1882 года практически единственным ее дееспособным лидером и непререкаемым авторитетом, утратила свое значение и являлась в глазах режиссера-постановщика полицейского спектакля отработанной фигурой, которую следовало убрать с бутафорской сцены, расчищая ее для бенефиса заезжего гастролера-агента.

Как и всякое другое серьезное оперативное мероприятие, арест Фигнер в Харькове 10 февраля 1883 года был хорошо продуман и тщательно обставлен Судейкиным, ибо велика была опасность «засветить» Дегаева, совсем недавно встречавшегося с «матерью-командиршей». Полицейская драма под его умелым руководством медленно, но верно перерастала в трагикомедию, когда из запасников и пыльных кулис на сцене появилась фигура «мальчика для битья», в незавидной роли которого выступил рабочий В. А. Меркулов — помилованный на петербургском процессе «20-ти народовольцев» в ноябре 1882 года и давший признательные показания против своих товарищей по партии. Судейкин с помощью Дегаева столкнул Фигнер с Меркуловым лицом к лицу на улице, после чего ее практически сразу же арестовали.

Но и этого Георгию Порфирьевичу показалось мало. Чтобы исключить малейшие сомнения в причастности предателя к ее аресту, начальник Харьковского губернского жандармского управления генерал И. К. Турцевич, в соответствии с заранее разработанным Судейкиным сценарием, распорядился вызвать в свой кабинет, куда ввели арестованную, Меркулова, который и засвидетельствовал личность «матери-командирши». В своем донесении в Департамент полиции генерал с видимым удовольствием описывает разыгравшуюся затем в его кабинете мелодраматическую сцену, в ходе которой Фигнер патетически воскликнула «Подлец! Шпион!» и плюнула Меркулову в лицо. Теперь Судейкин мог быть абсолютно уверен в том, что даже тень подозрения в предательстве не упадет на его агента.

Об аресте знаменитой террористки министр внутренних дел граф Д. А. Толстой в тот же день поспешил доложить Александру III, который на полях его донесения с удовлетворением отметил: «Наконец, попалась».

Итак, в полном соответствии с первоначальным замыслом изобретательного режиссера-постановщика сцена была расчищена от мешавших дальнейшему ходу спектакля проходных фигур, и на ней в гордом одиночестве остался лишь один герой-триумфатор, который мог теперь с высоко поднятой головой, обладая полномочиями единственного в стране представителя руководящего центра «Народной воли», въехать в столицу империи на торжественной колеснице, украшенной пышными венками участника покушения на царя и дерзкого беглеца из тюремных застенков. Активный народоволец И. И. Попов вспоминал: «Вскоре после коронации в Петербурге появился Петр Алексеевич (Дегаев) и сразу занял в петербургской организации центральное положение, я бы сказал, командное положение». Это был звездный час жандармского подполковника Судейкина. Коронация 15 мая 1883 года Александра III в Москве, вопреки обоснованным опасениям, прошла без сучка и задоринки. Неуловимая и ужасная «Народная воля» была наголову разгромлена, почти двести народовольцев, включая всех членов Исполкома, кроме Ошаниной и Тихомирова, укрывшихся за границей, сидели в тюрьмах, включая почти всех членов наиболее опасной для режима Военной организации и руководителей периферийных кружков.

Аресты и дознания по их делам проводились более чем в 60 городах империи. Тихомиров уже после своего отхода от революционной деятельности в мемуарах «Тени прошлого. Воспоминания» вынужден был сквозь зубы констатировать: «После цареубийства 1 марта 1881 года… революционное движение… чрезвычайно ослабло. Правительственная борьба против него была поведена в высшей степени энергично, и вдобавок полиция нашла беспримерно искусного руководителя в знаменитом Судейкине».

…Идея расправиться с Судейкиным физически появилась у народовольцев весной 1882 года, ее инициатором стала П. Я. Осмоловская, которая была арестована и завербована им в тюрьме в феврале-марте того же года. В своих воспоминаниях она утверждает, что дала согласие на вербовку для того, чтобы убить своего вербовщика. Так это или не так, судить трудно, если учесть, что все завербованные революционеры впоследствии, как правило, оправдывали свое падение благими намерениями, которыми, как известно, вымощена дорога в ад.

Надо отдать должное Судейкину: он прекрасно понимал, насколько опасна для него лично работа с завербованными революционерами, от которых в любой момент можно было ждать самого неожиданного подвоха. Поэтому он предпринимал повышенные меры безопасности и встречался с агентурой на конспиративных квартирах в присутствии в них третьих лиц из своего окружения или в закрытых каретах, сопровождаемых переодетой полицейской охраной.

Осмоловская брала на себя почетную миссию взорвать бомбу на одной из встреч с Судейкиным, которую мог изготовить в динамитной мастерской Грачевский. Эта бомба была обнаружена во время ликвидации мастерской, и Грачевский не успел передать ее добровольной исполнительнице теракта, которая должна была носить ее на груди. По утверждению Ф. М. Лурье, решение убить Судейкина возникло потому, что он «приобрел у народовольцев репутацию полицейского, пользующегося недопустимыми методами борьбы с революционерами». При этом за собой революционеры, естественно, резервировали безоговорочное право применять любые методы и средства борьбы с властями. Фраза о «недопустимых методах борьбы» особенно кощунственно звучит в устах людей, исповедовавших принцип «цель оправдывает средства» и террор как основное средство политической борьбы. Этой красивой фразой они хотели всего лишь прикрыть акт заурядной мести по отношению к своему заклятому врагу, нанесшему им тяжелые раны своими умелыми и высоко профессиональными действиями покончившему с их разнузданной террористической деятельностью и отправившему через суды на виселицу и каторгу десятки их товарищей по партии.