Последний атаман Ермака - Владимир Буртовой

Андрей Иванович встал из-за стола, неслышно ступая по толстым коврам прошел к двери и, словно проверяя, нет ли подслухов у порога, резко толкнул дверь — коридор был пуст. Князь прошел в конец коридора, у лестницы остановился и крикнул вниз стоявшему там дворовому отроку:

— Федотка, пришел ли Тихон с гостем?

— Пришел, батюшка князь Андрей Иванович! Велишь позвать наверх?

— Позови, да подай нам свежего хмельного меду!

Внизу послышались негромкие голоса нескольких человек, а через минуту наверх по лестнице поднялся Матвей Мещеряк. В короткополом голубом кафтане, без опояски — саблю пришлось оставить в прихожей вместе с длинной шубой: княжий посланец Тихон упредил, чтобы атаман оделся так, будто он истинно московский житель, а не ратный человек, идущий на подворье князя Шуйского, хотя имя своего хозяина Тихон так и не назвал.

— Проходи, атаман Матвей. Тихон, не приметил ли ты чьих любопытных глаз, идучи домой? — поинтересовался князь Андрей. На это Тихон сказал, что по дороге к княжескому подворью никто из доглядчиков Годунова им не попадался.

— Я почти всю челядь Годунова, кроме стряпух, вестимо, в лицо знаю, таких нам не встретилось, — пояснил расторопный Тихон, одергивая на себе несколько просторный, князем подаренный красный кафтан. — Какова воля твоя будет, князь Андрей Иванович?

— Покудова ожидай зова внизу. После нашей беседы отведешь атамана к месту житья ради бережения по вечернему времени. Входи, Матвей, гостем желанным будешь. Должно, голова вспухла не знаючи, к кому именно в гости тебя пригласили, так? Или болтливый Тихон сказывал, у кого из московских князей для покорителя Сибири приготовлена кружка хмельного меду, не то что у правителя Бориса Федоровича не нашлось ласкового слова тебе сказать, ладно на плаху головушку твою не приказал положить за уход из Кашлыка!

Матвей, приходя во все большее удивление от таинственности, которая начала сгущаться вокруг него, ответил, успокаивая хозяина подворья:

— Ваш Тихон и словом не обмолвился, к какому хозяину он ведет меня на кружку меда, ежели таковая действительно будет поставлена перед моими глазами; не хвалю мед разливши, а хвалю распивши. Но что к большому боярину меня приглашают — о том упредил. — С этими словами он вошел в горницу, где из-за стола навстречу ему поднялся боярин — высокий, плечистый, с седеющими волосами до плеч, с явно укоренившейся осанкой ратного человека.

— Знакомься, атаман Матвей. — это мой гость и родственник князь Иван Петрович Шуйский, воевода на государевой службе. А меня зовут Андреем Ивановичем, тако же князь Шуйский, хозяин подворья.

— А-а! — только и вырвалось у пораженного Матвея, потом он, извиняясь, с поклоном обратился к старшему из князей: — Как же! Всем казакам атамана Ермака Тимофеевича при осаде нашими войсками Могилева и в сражении под Псковом хорошо ведомо имя воеводы Ивана Петровича Шуйского, который оборонял Псков от армии Стефана Батория!

Князь Иван с улыбкой указал рукой место за столом. Матвей снял головной убор и перекрестился на богатый иконостас, сел на лавку. Рядом сел и хозяин подворья. Отрок Федотка принес три кружки хмельного меда, поставил на стол расписную миску с мочеными яблоками, ломти белого хлеба, отварное мясо, очищенные луковицы, забрал две пустые кружки и ушел.

— Шутят у нас на кружале, что пил бы на полтину, да нет и алтына, без соли да без хлеба — худая беседа. Угощайся, атаман, с мороза мед в самую пору!

— Благодарствую за доброе слово, князь Андрей Иванович, — откликнулся на приглашение атаман Матвей, беря тяжелую объемистую кружку. Он сделал три больших глотка, похвалил мед и, глядя в лицо старшего князя, продолжил прежде начатую речь:

— А еще нам памятны твои, князь Иван Петрович, ратные доспехи, которые ты подарил нашему атаману Ермаку Тимофеевичу. В них он и был в последнем походе по Иртышу.

— Жаль, что те доспехи не уберегли славного атамана! Хотел бы я встретиться с ним вот так, за кружкой хмельного меда, было бы о чем поговорить. К тому же, при псковском осадном сидении со мной было пять сотен славных донских казаков. Может, кого-то из них и ты, атаман, знаешь. Поведай нам, как шло покорение Сибири, какие ратные дела были у казаков с ханом Кучумом? Пей мед, ешь без стеснения, да сказывай неспешно о сибирском походе.

Матвей Мещеряк, видя, что оба князя не чинятся перед ним и принимают его с искренним радушием, стал чувствовать себя свободнее, отпил меду небольшими глотками и повел рассказ о сибирских ратных сражениях с Кучумом, начиная со дня оставления строгановских городков. С особой горечью рассказал о суровой голодной зимовке с восемьдесят четвертого на восемьдесят пятый год после прибытия воеводы Семена Болховского со стрельцами. На этом месте князь Иван Петрович не удержался и с раздражением заметил:

— По смерти царя Ивана Васильевича Борис Годунов худо озаботился о снаряжении войска, которое собиралось идти в Сибирь! Не упредили воеводу, чтобы взял с собой в достатке пропитания и теплые одежды! На Борисе главная вина в гибели стрельцов и казаков! На судном часе Господь с него за этот грех сурово спросит!

— То так! Кабы воевода Семен был упрежден, что в Сибири ему всю зиму придется кормиться только тем, что привезет с собой, он бы не оставил припасы на перевалах через Каменный Пояс, облегчая стрельцам трудный переход, — согласился Матвей, с интересом наблюдая, как на строгом лице князя Ивана всякий раз отражаются те думы, которые бередят его душу. — С той зимы погибельной и приключились все последующие беды из-за малочисленности ратной силы атамана Ермака. Хотя и было несколько крепких сражений, в которых верх всегда был за казаками… кроме той, что случилась на Вагае, — со вздохом выговорил Матвей, повернул лицо к иконостасу, перекрестился и продолжил свой рассказ о бое у Кашлыка, потом у Бегишева городка и до коварного ночного нападения хана Кучума и князя Карачи во время бури на вагайском островке у Иртыша.

— Атаман Ермак Тимофеевич последним отходил с берега к стругам, — заканчивая свой рассказ, вспоминал Матвей, а перед глазами вновь вставали гнущиеся под ветром и дождем деревья островка, захлестанные косыми потоками с неба струги, которые казаки с трудом удерживали на месте в потоке речной воды, давая возможность спастись тем, кто уже вплавь добирался до своих. — Ушел бы и атаман Ермак, да ноги поскользнулись в воде на корневище или на камне. Тут татарский ратник и ударил его копьем в шею, — Матвей умолк, снова приложился губами к кружке с медом. — Лишились мы атамана, многие наши казаки были ранены в той ночной драке с татарами и поправить свое здоровье могли не скоро, потому и порешили на войсковом круге уходить северным путем на Русь. Три десятка казаков, которые из-за ран своих и вовсе трудно перенесли зимний путь домой, пришлось оставить на лечение на починке у одних промысловиков, где им будет теплая крыша над головой и пропитание в довольствии полном. — Матвей хотел было добавить, что вместе с приболевшими товарищами он оставил у тех промысловиков изрядное количество оружия, вывезенного из Кашлыка, но за благо решил об этом пока что умолчать. Добавил только: — Тяжко нам впредь будет без Ермака Тимофеевича, в Сибирь ли сызнова пойдем, на Волгу ли воротимся…