Повседневная жизнь Берлина при Гитлере - Жан Марабини

В западной части города, в зажиточных кварталах, люди по ночам танцуют в подвалах, чтобы не думать, как чувствуют себя во время обстрела те, кто живет на верхних этажах. Никогда прежде публика не прочитывала с таким упоением литературные странички газет. Некий анонимный автор, взявший себе французский псевдоним «Жан Поль», сочиняет «романы плаща и шпаги», которые издаются сказочными тиражами. Критики подробно комментируют игру актрисы и ее партнера, исполняющих главные роли в пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь». Лейпцигерштрассе полностью разрушена, однако выступления обнаженных танцовщиц, шансонье, мимов продолжаются в «ложах консьержек» — в уцелевших помещениях цокольных этажей жилых домов. Весной и в начале лета 1944 года сыро и очень холодно — шансонье пустили в обиход словечко Fьhrerwetter, «фюрерова погодка». Непрерывный вой сирен ПВО острословы сравнивают с иерихонскими трубами, возвещающими, как говорят эти шутники, скорое падение «Атлантического вала». Геббельс не обращает внимания на подобную пораженческую болтовню, даже эсэсовцев в городе почти не видно — по крайней мере, в общественных местах. Правда, члены группы Тадден[238] (17 человек) были без большого шума арестованы и исчезли в пыточных подвалах гестапо. Гестапо действует почти наугад, будто играет в «русскую рулетку», — хватает кого попало для острастки остальных недовольных. Трудно бороться с фрондирующими берлинцами, которые часто не имеют постоянного пристанища и кочуют с чемоданчиками в руках от одного приятеля к другому. Рабочие, которые плохо питаются и зарабатывают одну марку в месяц, вынуждены работать даже во время налетов. Тем не менее они покупают за пять марок годовой абонемент и ходят в «Театр Розы» на Франкфуртер Аллее, где еще идет спектакль «Мисс Сара Самсон». Многие рабочие, мелкие буржуа, коммерсанты охотно посещают этот скромный зал с обветшавшими ложами и шаткими позолоченными креслами. Там ставят Гауптмана, Шиллера. Актеры живут и спят вместе, в маленькой комнатке при театре, все удобства которой ограничиваются наличием кофейника. «В нашем, нам принадлежащем Берлине, — говорит актер Карл Мейкснер, — не должно быть никакого китча, никакого дурного вкуса». В антрактах, в курительной комнате, маленький оркестр, состоящий из пожилых и усталых музыкантов, играет вальсы. У зрителей сутулые спины и бледные лица, и все же, собираясь в театр, они считают своим долгом надеть приличный пиджак и галстук. У многих между коленями зажаты маленькие чемоданчики. Берлин доживает свои последние дни, и в нем много одиноких мужчин — тех, кто отослал свои семьи куда-нибудь в деревню, для безопасности, и теперь зачастил к проституткам. В убежищах скапливается столько народу, что иногда там можно сидеть только по очереди — по 20 минут. И все-таки люди еще сохраняют достоинство и ведут себя соответствующим образом. «Самолеты не сбрасывают бомбы на Вильгельмштрассе и рейхсканцелярию: можно подумать, будто союзники больше щадят нацистов, нежели их противников» (Штауфенберг).

«Гитлер еще имеет шансы на победу», — заявил Черчилль. Сейчас все в Германии — в том числе абвер и генералы «Черной капеллы» — полны решимости любой ценой воспрепятствовать вторжению союзников. Роммель и Рундштедт занимаются укреплением «Атлантического вала», втайне рассчитывая на то, что после поражения англо-американцев Роммель встанет во главе нового рейха. Роммеля очень уважают на Западе, и ему будет удобнее, чем другим генералам, вести переговоры с союзниками о послевоенном modus vivendi. Однако пока хозяином Германии остается Гитлер — так считают и Черчилль, и Рузвельт, и Сталин. Значит, все средства, которыми располагают разведывательные службы Великобритании и других стран, должны быть направлены на то, чтобы дезинформировать фюрера. Нужно внушить ему чувство неуверенности, чтобы он не знал, какой из фронтов ему необходимо укрепить в первую очередь. Его нужно убедить в том, что базами для наступления союзников могут стать и Шотландия, и Норвегия, и Нидерланды, и юг Бретани, и Балканы и что в первую очередь ему следует опасаться за Па-де-Кале и бельгийское побережье. Роммель устроил с германской стороны «Атлантического вала» настоящий «сад дьявола», а Рундштедт, хотя и не верит в возможность победы Германии, готов в день «J» выступить против агрессора со своими пятью армиями (1 миллион 500 тысяч чел.), в составе которых находятся десять танковых и две десантные дивизии, 17 элитных пехотных корпусов, 300 тысяч эсэсовцев и пр. И Рундштедт, и Черчилль знают, что, если наступление союзников и на этот раз будет отброшено, им — союзникам — не хватит сил для третьей попытки. Спецслужбы Лондона разработали план Bodyguard, рассчитанный на то, чтобы сбить немцев с толку, помешать им вовремя принять ответные меры. Им удается постепенно убедить фюрера в том, что высадка пятидесяти дивизий в Нормандии — очень сложная операция, которая не сможет начаться раньше июля; что она будет сопровождаться одновременным наступлением англичан, американцев и русских в Норвегии, Средиземноморье, Греции, Румынии, Триесте, к северу от Рима. Русские якобы собираются атаковать на Востоке, и потому фюреру не следует оголять Восточный фронт. В действительности высадка в Нормандии произошла 6 июня 1944 года, и союзников не встретила мощная и компактная группировка нацистских войск, которая могла бы отбросить их в море, как это случилось в Дьепе. В тот день из 302 немецких дивизий 179 находились на Восточном фронте, 22 — в Италии, 16 — в Норвегии, 59 — во Франции. Гитлер тщательно сопоставлял и учитывал все данные, однако не смог проникнуть в секреты плана Bodyguard, осуществлявшегося с помощью машины «Ультра», и операции «Сюзерен» (высадки в Нормандии). Битву в Нормандии Гитлер проиграл — это была вторая (после Сталинграда) решающая победа союзников. Немцам пришлось отступить, чтобы их армия не оказалась разрезанной надвое. Они потеряли на Западе 200 тысяч человек. И столкнулись с упорным сопротивлением французов, даже с новой французской армией, сражавшейся на стороне союзников в Нормандии (Леклерк[239]) и на юге страны (Латр де Тассиньи).[240] Гитлер, будучи превосходным стратегом, задумал превратить Париж в новый Сталинград.[241] Однако фон Хольтиц,[242] командующий вермахтом в районе Большого Парижа, через посредство шведского консула Нордлинга вступил в переговоры с союзниками и с парижанами — участниками Сопротивления, сыгравшими решающую роль в освобождении французской столицы. Военные действия очень быстро переместились на немецкую землю. В Берлине Штауфенберг уже разыгрывал свою шахматную партию. Он был не камикадзе, а потомственным прусским аристократом с чрезвычайно высокими умственными способностями. И тем не менее решил, что, поскольку обстоятельства того требуют, сам подложит бомбу под ноги фюреру. Но когда именно настанет подходящий момент? Пока Париж оставался оккупированным немцами.