Тяжесть венца - Симона Вилар

– Вас не должно это тревожить, миледи, – заявил комендант замка Роберт Брэкенбери, длиннолицый, желтый и долговязый, когда Анна ответила на его вопрос о причине ее скверного расположения духа. – Отнюдь не должно. Герцог Глостер – мудрый правитель, и если он возвеличивает тех, кто верно служит ему, то к тем, кто непокорен его воле, у него нет ни капли жалости. Не далее как вчера в подземелье пытали некоего господина, который оказался шпионом Генри Тюдора. Как же еще прикажете поступить с ним, если этот негодяй разъезжал по замкам былых приверженцев Алой Розы, уговаривая их поднять мятеж, когда Генри якобы высадится с французской армией на побережье королевства.

Анна куталась в меховую накидку и пожимала плечами.

– Не думаю, что этот шпион многого сумел добиться. Англичане не слишком охотно берутся за мечи, когда дело идет об этих любителях лягушачьих окорочков.

Брэкенбери, сидя на низком табурете, неловко заскреб по плитам пола длинными ногами.

– Не стоит выказывать беспечность. Те, кто служил Ланкастерам, не многого добились при Йорках. И хотя, женившись на бывшей невестке Генриха IV, мой господин Ричард расположил к себе многих старых приверженцев Алой Розы, он ни за что не позволит сеять смуту кому бы то ни было. Особенно суров герцог во всем, что касается этого ничтожного Тюдора, объявившего себя на континенте последним потомком Ланкастеров.

Позади, охнув, осела в грациозном обмороке на руки Джона де Ла Поля одна из присутствовавших дам.

Анна резко обернулась.

– Мисс Херберт, немедленно прекратите! Генрих Тюдор слишком мало значит для вас, чтобы вы всякий раз падали без чувств при одном упоминании его имени.

Девушка смущенно выпрямилась, поправляя сбившийся эннан, и, воспользовавшись случаем, улыбнулась красавцу де Ла Полю и поблагодарила его за любезную помощь.

Анна сердито отвернулась к окну, в которое без устали стучал дождь вперемежку со снегом. Она не хотела замечать укоризненный взгляд Уильяма, но ничего не могла с собой поделать. Насколько ей пришелся по душе юноша, настолько же раздражала его старшая сестра. Маделин Херберт двенадцать лет назад была помолвлена с проживавшим в замке ее отца графа Пемброка Генрихом Тюдором. И хотя они не виделись с женихом уже несколько лет, с тех самых пор, как его мать Маргарита Бофор увезла сына в Лондон ко двору Уорвика, Маделин без устали твердила о своей вечной любви к Тюдору. Все это были жалкие потуги не выданной замуж засидевшейся девицы. Уильям как-то сказал Анне, что Ричард держит его сестру в Понтефракте, чтобы все помнили о брачном договоре меж нею и Генри Тюдором, графом Ричмондом, тем самым мешая Франциску Бретонскому, при дворе которого проживает беглый граф Ричмонд, выдать за этого так называемого потомка Ланкастеров свою единственную дочь Анну Бретонскую. Сей изгнанник открыто носил на груди Алую Розу и уверял всех, что имеет больше прав на трон Плантагенетов, чем гнусные узурпаторы Йорки. Существование Маделин Херберт и то положение, какое она занимала при дворе Ричарда Глостера, связывало Тюдора, и он не мог получить руку Анны Бретонской, а вместе с нею и войска ее отца для возвращения трона Ланкастеров. Однако положение вечной невесты давным-давно истомило Маделин, она постоянно искала мужского общества и зачастую делала это столь вульгарно и неуклюже, что если до сих пор никто не задрал ей подол где– нибудь под лестницей, то лишь из страха перед герцогом.

Уильям стыдился сестры, которая в отсутствие Глостера становилась просто-таки несносной. Иной раз он пытался оправдать ее тем, что Маделин, постоянно слыша об изменах Тюдора, пытается ему отомстить.

Помимо Маделин Херберт, при дворе Ричарда находились и его племянники де Ла Поли – Джон, Эдмунд и хорошенькая Анна, такая миниатюрная и хрупкая, что за глаза ее иначе, чем Крошка Энн, никто не называл. Были здесь также и юный сын лорда Ховарда Томас, превосходно воспитанный молодой рыцарь, и Уильям Беркли, несколько мрачноватый молодой человек, любящий потолковать о родословной своей семьи. Как заметила Анна, Ричард любил, чтобы его окружали молодые отпрыски знатных родов, которые души не чаяли в герцоге. Юный Херберт сторонился их общества, считая, что Ричард своевольно распоряжается его и Маделин судьбами, но в Понтефракте он слыл белой вороной.

Двор Ричарда Глостера в Понтефракте был столь же влиятелен на Севере, как и Вестминстер на Юге страны. Сюда съезжались посланцы городов, иноземные послы, купцы. Анне нередко приходилось принимать посольства и устраивать пышные приемы. Она находила в этом своеобразное удовольствие и могла хоть ненадолго забыться среди гнетущей атмосферы Понтефракта, где все носило отпечаток странной души ее супруга, – мрачность и блеск, простонародная грубость и изысканная роскошь, таинственность и значимость.

Она постепенно свыклась с ролью герцогини Глостер. Деятельная по натуре, она добилась того, чего, возможно, хотел и Ричард, придав его двору блеск и оживление, которых здесь так недоставало. Она покупала дорогую и изящную утварь, нанимала актеров, разъезжала по манорам. Со стороны могло показаться, что Анна и Ричард весьма счастливая супружеская чета, и лишь те, кто был близок к ним, знали, что между этими образцовыми супругами нет любви, которую заменяют этикет и взаимная вежливость.

Анна давно научилась улыбаться Ричарду губами, но не глазами. При встречах Ричард дарил ей богатые подарки, и никто не мог вспомнить, чтобы он оказывал знаки внимания другим дамам. Герцог любил подчеркнуть, что величайшими из добродетелей считает целомудрие вкупе с супружеской верностью. И если бывало, что в своих разъездах он удовлетворял желание с иными дамами, то обычно это были особы низкого звания и встречался с ними Ричард в глубокой тайне.

Всем было известно, что Ричард Глостер доверяет жене, но одна Анна ведала причину этого. Герцог знал, что в сердце Анны живет тоска по минувшему, и не мешал ей возводить храмы в память погибших мужа и сына, однако ни разу не выказал ревности к покойному. И хотя Анна была супругой второго человека в королевстве, а вокруг нее всегда вращались блестящие молодые аристократы, в ее сердце неизменно пребывал лишь Филип.

При дворе вскоре заметили, что порой герцогиня любит оставаться в одиночестве где-нибудь в дальнем углу сада, в башенке или глубокой оконной нише и бывает недовольна, если ее тревожат в эти часы. Она словно грезила тогда, и лицо ее озарялось счастливым внутренним светом, а порой выражало безысходную печаль.

Для Анны не составляло труда понять, что весь тот пыл, с которым Ричард добивался ее взаимности, был игрой. Этот брак был выгоден ему, и он ее получил. Они никогда не говорили об этом, но Анну порой охватывало бешенство, когда она замечала слежку за собой, когда убеждалась, что Ричарду известен каждый ее шаг. Он не ревновал, но она была его пленницей. Джон Дайтон, приставленный к ней супругом, надзирал за ней, а не за ее безопасностью, ее статс-дама Матильда Харрингтон доносила на нее, и даже сэр Фрэнсис Ловелл контролировал ее действия. Анна была неутомима в подготовке празднеств, переустройстве поместий, покровительствовала искусствам, и все это делало двор Ричарда блистательным и известным далеко за пределами королевства. Однако порой, просыпаясь одна или с Ричардом, она спрашивала себя: имеет ли какое-то значение то, что она делает? Велика ли разница, какое платье она наденет, какие драгоценности, кого станет пленять? Порой ей казалось странным, что она все еще живет. Несмотря на то, что Ричард при каждой их встрече вынуждал ее исполнять супружеские обязанности, она часто испытывала странное томление, необъяснимую тоску. И вместе с тем всегда оставалась холодной. Ее мучили сны, но стоило ей провести ночь с Ричардом, как ее кожа словно теряла чувствительность, что-то живое и теплое, что трепетало в ней, замирало и уходило вглубь.