Посылка - Себастьян Фитцек

Ротх не следил за неравной борьбой, в которой адвокат, не сопротивляясь, позволил прижать себя к полу и закрутить руки за спину.

Ротх видел только Эмму.

Как она качнулась ему навстречу. Кровь закапала на свежеположенный паркет, превратившись затем в целый поток, который красным липким водопадом изливался на пол. По кожаному креслу прямо туда, где должен был стоять журнальный столик, а сейчас лежал только Энсо-ковер, на который Эмма в конце концов и упала.

– Номер три, – сказала женщина с впалыми щеками и по-мужски короткими волосами, которая встречала посетителей в контрольно-пропускном пункте.

Высокая, полная, с желтыми от никотина зубами и пальцами, в которых легко поместился бы баскетбольный мяч. Но она была дружелюбной, что граничило почти с чудом, когда день за днем приходится работать в отделении строгого режима психиатрической клиники.

– У вас пять минут. – Сотрудница указала на место с соответствующим номером на стекле, которое отделяло свободный мир от заключенных.

Конрад уже сидел там.

Белый как мел, исхудавший. Бороду ему сбрили, из-за чего он выглядел еще старше. При взгляде на него многие думали о смерти и о том, что некоторые люди носят ее печать уже при жизни.

В комнате для приема посетителей пахло легким разложением – но это только казалось; всего лишь обонятельное нарушение, потому что грудная клетка Конрада поднималась и опускалась, а крылья носа дрожали почти так же быстро, как рука в старческих пятнах, которой он держал телефонную трубку. Правда, уже не так крепко, как пистолет тогда. Неудивительно, что санитары иногда называли заключенных зомби.

Живые мертвые. Напичканные успокоительными, навеки запертые здесь.

Уже в отделении для посетителей, где родственники и особо опасные заключенные сидели друг напротив друга, разделенные стеклом, нормальный человек чувствовал себя подавленно.

Эмма взяла трубку и села на стул.

– Я благодарю тебя, – сказал мужчина, который обрил наголо четырех женщин, троих из них убил, а ей самой устроил самую ужасную ночь в жизни. – Твой визит много для меня значит.

– Это исключение, – тихо ответила Эмма. – Я пришла только один раз и больше никогда не приду.

Конрад кивнул, как будто рассчитывал на это.

– Дай я угадаю. Тебя послал сюда доктор Ротх. Он считает, этот последний штрих поможет в твоей терапии?

Эмма не могла не восхититься своим когда-то самым близким другом. Тюремная клиника за короткое время лишила его здоровья, представительной внешности и юношеского шарма, но не интеллекта.

– Он ждет снаружи, – честно призналась она. С Самсоном, который опять стал повсюду сопровождать ее. И Йорго, от которого ей, похоже, никогда не избавиться.

Эмма поднесла трубку к другому уху и потерла левый локоть. Повязку не так давно сняли, еще отчетливо были видны края послеоперационных рубцов.

Одиночные палаты в отделении строгого режима Парк-клиники запирались только на ночь, поэтому тогда она смогла выйти из своей комнаты. Правда, в том состоянии ей потребовалось более десяти минут, чтобы преодолеть несколько метров до спортзала.

Из-за выстрела, который Конрад случайно сделал из пистолета, когда Эмма неожиданно появилась в декорациях, она каждый раз, сгибая руку, будет вспоминать Конрада. Но она не смогла бы забыть его, даже если бы он и не раздробил ей сустав.

– Мне так жаль. Я ни в коем случае не хотел ранить тебя, – проговорил он голосом, который она последний раз слышала в полусне. В Парк-клинике. Его тон вызвал такое сильное воспоминание, что Эмма снова почувствовала во рту вкус желчи и рвотной массы; как в тот раз, когда ее стошнило в палате. Доктор Ротх сказал, что это из-за медикаментов, но Эмма знала лучше. Это голос Конрада не позволил ей полностью отключиться. А его признание сначала перевернуло ей желудок, а потом и выдернуло из сна.

– Что же это на самом деле? – услышала она вопрос Конрада и наморщила лоб.

– Прости?

– Что же на самом деле привело тебя сюда? Ты упряма и своевольна, Эмма, я всегда этим восхищался. Твоей силой, с самого детства. Он не смог бы заставить тебя прийти ко мне, не будь у тебя чего-то на сердце.

Эмма глубоко вдохнула и в очередной раз отдала Конраду должное. Он не лишился своего дара и по-прежнему читал ее, как открытую книгу.

– Вообще-то это не важно, после всего, что произошло. Но этот вопрос… он мучит меня.

Конрад поднял бровь:

– Какой вопрос?

– Филипп! Почему ты оставил его в живых?

Она нервно теребила большой палец. Ее ногти снова были аккуратно пострижены и покрашены бесцветным лаком. Она сделала макияж и побрила ноги.

Внешние признаки душевного выздоровления. Но внутри она вдруг почувствовала себя так, словно заболевает сильной простудой. Мышцы лица как будто стянуло, в ушах начало стрелять – возможно, потому, что они не хотели слышать ответа Конрада.

– Я имею в виду, ты убил всех тех женщин, но не мужчину, которого ненавидел больше всех. Он ведь был неверным мужем. Разве не проще было бы избавиться от него?

Конрад печально покачал головой:

– Милая, разве ты не понимаешь? Я хотел оградить тебя от боли, а не причинять ее. Эмма, ты должна мне поверить, я всегда любил тебя. Но я никогда не действовал эгоистично. Даже тогда, когда позаботился, чтобы ты осталась единственным ребенком.

На голове у Конрада вдруг снова оказался мотоциклетный шлем, а в руке – уже не телефон, а шприц с длинной иглой, поблескивающей серебром в лунном свете.

«Ложись в кроватку, Эмма, – услышала она голос Артура. – Я сейчас вернусь».

Эмма моргнула, и видение из воспоминаний исчезло.

– Что было в шприце? – спросила она Конрада через стекло.

– Средство для прерывания беременности, – прямо сказал он. – Я впрыснул его в бутылку с водой, которая стояла рядом с кроватью твоей матери. Пожалуйста, не презирай меня. Разве я мог допустить, чтобы она родила еще одного ребенка, которого ждут такие же эмоциональные мучения, какие причинял тебе отец? Мужчина, который хочет наказать собственную дочь, потому что она боится?

– Ты больной, – ответила Эмма и потом догадалась: – Это был ты! Ты подменил таблетки Сильвии.

– Чтобы Филипп не мог причинить тебе еще больше боли, сделав ей ребенка.

Пальцы Эммы сжали телефонную трубку.

– Ты рассказал ей об Артуре, чтобы подорвать доверие ко мне. А позже обвинил во всем Филиппа, чтобы она что-нибудь с собой сделала.

– Я просто хотел, чтобы Сильвия оставила его в покое. Я правда не мог предвидеть, что она покончит с собой.

– И все равно ее смерть на твоей совести. Ты душевно больной, ты это понимаешь?