Золото хищников - Филип Рив

— Я хочу рассказать тебе одну историю, — сказал голос. — Тебе удобно висеть? Тогда я начну.

Коул открыл глаза. Вернее, открыл один глаз, потому что второй совсем заплыл и не открывался. Как его били оставшиеся в живых мальчишки из команды Врассе, когда «Винтовой червь» с позором возвращался домой от Разбойничьего Насеста! Когда наконец пришло беспамятство, он подумал, что это смерть, и обрадовался ей. Последним, что он ощутил, была гордость за то, что он все-таки помог убежать Тому и Эстер. А потом он очнулся в Гримсби, и его снова начали бить, и очень скоро он перестал чувствовать гордость. Он уже сам не понимал, как мог быть таким дураком — выбросить собственную жизнь, чтобы спасти пару сухопутников.

У Дядюшки имелось в запасе особое наказание для мальчишек, которые серьезно его разочаровали. Коула притащили на пристань, повязали на шею веревку, другой конец веревки прицепили к стреле подъемного крана, у которого пришвартовался «Винтовой червь», подтянули вверх и оставили медленно задыхаться в петле. Весь день он провисел, борясь за каждый вдох, а Пропащие Мальчишки толпились внизу, насмехались над ним и швыряли в него объедками и разным мусором. А когда началась ночная смена и все разошлись по спальням, зазвучал голос. Он был такой слабый и тихий, что Коул сперва было решил — ему это мерещится. Но голос был вполне реален. Это был голос Дядюшки, и раздавался он из большого громкоговорителя возле самой его головы.

— Все еще в сознании, Коул? Все еще живой? Молодой Сонар провисел так около недели. Помнишь?

Коул хватал воздух разбитыми, опухшими губами через промежуток, где были раньше передние зубы. Веревка, на которой он висел, чуть поскрипывала, раскручиваясь, и казалось, что пристань с круглыми причальными колодцами и неподвижно застывшими пиявками тихонько вращается вокруг него. С потолка молча смотрели нарисованные фигуры. Из громкоговорителя доносилось влажное, ровное дыхание Дядюшки.

— Когда я был молодым, — сказал Дядюшка, — а я был когда-то молодым, таким же, как ты, только в отличие от тебя я дожил до зрелых лет, — так вот, в то время я жил в Архангельске. Стилтон Каэль, так меня звали. Каэли — это была почтенная семья. Они владели магазинами, отелями, разделочными верфями, правом беспошлинной торговли гусеничными плитами. К восемнадцати годам мне было доверено управление семейной разделочной верфью. Хотя, как ты понимаешь, я не был готов посвятить этому занятию всю свою жизнь. Я мечтал стать поэтом, слагать великие эпические произведения, чтобы мое имя осталось в веках, вроде того, ну, ты знаешь, как бишь его… Тот слепой грек… Смешные детские мечты, они никогда не сбываются… Ну, это уж тебе хорошо известно, мой маленький Коул.

Коул качался, задыхаясь, со связанными за спиной руками. Веревка врезалась ему в шею. Временами он терял сознание, но, приходя в себя, снова слышал все тот же голос, который неотвязно шептал ему в уши:

— На нашем разделочном предприятии трудились рабы. Я командовал целыми группами рабов. От меня зависела их жизнь и смерть. И вот среди них появилась одна девушка, и я потерял голову. Она была красива. Поэты обращают внимание на такие вещи. Волосы — словно водопад черных чернил. Кожа цвета городских фонарей. Глаза, как полярная ночь: черные, но полные света и тайны. В общем, ты понял, Коул? Конечно, я рассказываю тебе все это только потому, что скоро ты станешь кормом для рыб. Негоже моим Пропащим Мальчишкам знать, что когда-то я был таким слюнтяем, чтобы влюбиться. Пропащий Мальчишка не должен быть слюнтяем, Коул.

Коул вспомнил Фрейю Расмуссен и подумал — где-то она сейчас, как продвигается ее путешествие в Америку? На мгновение он увидел ее перед собой так близко и так ясно, что почти ощутил ее тепло, но Дядюшкин голос снова зашептал над ухом, и видение развеялось.

— Анна, вот как звали эту рабыню. Анна Фанг. Для слуха поэта в этом имени таилось особое очарование. Я избавил ее от тяжелой и опасной работы, доставал для нее хорошую еду, хорошую одежду. Я любил ее, а она говорила, что любит меня. Я решил, что освобожу ее и женюсь на ней, и неважно, что скажет семья. Но оказалось, что моя Анна все это время просто дурачила меня. Пока я вздыхал по ней, она обшарила всю мою верфь, понаходила разного старья — рваную оболочку там, пару двигателей здесь, заставила рабочих приделать все это к гондоле — якобы по моему приказу, мои подарки продавала, а на эти деньги покупала топливо и летучий газ. И вот однажды, когда я сидел и подыскивал рифму к имени «Фанг» и точный эпитет, чтобы передать оттенок ее ушка, мне сообщили, что она сбежала. Построила себе воздушный корабль из наворованных деталей, понимаешь ли. На этом и закончилась моя жизнь в Архангельске. Семья от меня отреклась. Директор велел арестовать меня за пособничество в бегстве рабыни, и в конце концов меня изгнали на лед, как был, без ничего, совсем без ничего.

Коул втягивал воздух маленькими глоточками, но его все равно не хватало, чтобы наполнить легкие.

— Ах, Коул, такие приключения очень закаляют характер. Я связался с группой кладоискателей-снегоходов, которые поднимали ценности с затонувшего Гримсби. Убил их одного за другим и присвоил их подводную лодку. Спустился сюда. Поначалу занимался мелкими грабежами. Подбирал разные пустячки, что плохо лежит. Надо же мне было как-то возместить все то, что я потерял. Собирал информацию. К тому времени я поклялся, что больше никто и никогда не сможет ничего от меня утаить. В каком-то смысле, можно сказать, это она сделала меня тем человеком, какой я есть, — та ведьма, Анна Фанг.

Без конца повторяющееся имя пробилось через круговерть разноцветных огней, которые взрывались в голове Коула.

— Фанг, — попытался выговорить он.

— Именно, — прошептал Дядюшка. — Я уже довольно давно вычислил, что происходит на Разбойничьем Насесте. Подбор фотографий и упорные розыски «Дженни Ганивер». То ли они собрались организовать музей Анны Фанг, сказал я себе, то ли сумели ее воскресить.

Коул словно вдруг оказался на борту «Призрака блохи», заново пережил первые беспорядочные, сумасшедшие минуты после того, как он нажал красные кнопки. Несколько телекамер еще работали, они показывали картины общего хаоса в зданиях Разбойничьего Насеста: гаснущее электричество, рушащиеся потолки, паника среди солдат. Камера у входа в Комнату Памяти наблюдала, как Врассе и его ребята вошли внутрь. Их крики доносились из репродуктора искаженно, похоже на радиопомехи.

— Потому я и потратил столько труда на операцию с Разбойничьим Насестом, — прошептал Дядюшка. — Представь себе только! Снова похитить ту, которая поломала мне жизнь много лет назад. Замкнуть круг, словно змея, кусающая саму себя за хвост! В этом была бы высшая справедливость! Я доставил бы сюда эту Сталкеретку, перепрограммировал ее и заставил себе служить, без отдыха, без остановки, пока солнце не сгорит дотла и весь мир не превратится в лед!

И ведь мне бы это удалось. Если бы ты не взорвал бомбы раньше времени, так что Врассе с ребятами пришлось включиться слишком рано. Если бы не это, все получилось бы. Но ты все испортил, Коул. Ты просто-напросто взял и погубил всю операцию…