Вечная жизнь Смерти - Лю Цысинь

Вспомнив про Уэйда, Чэн Синь рассказала Фрейсу о словах бывшего шефа АСР. Она уже давно намеревалась сделать это, но не хотела отвлекать старика от раздумий о вечном.

– Я его знаю, – ответил Фрейс. – Дочка, его совет хорош. Но покинуть Австралию невозможно. Даже не бери в голову. Что толку размышлять о неосуществимом?

И в самом деле, выбраться из Австралии стало очень сложно. И дело не только в «каплях», присматривающих за континентом. Томоко собрала собственный морской флот с экипажем из землян. Если на корабле, отплывающем из Австралии, найдутся переселенцы, то на него немедленно нападут. То же касалось и воздушного транспорта. Кроме того, с приближением конечного срока переселения мало кто желал рискнуть и вернуться на родину. В Австралии трудно, но дома ждет гарантированная смерть. Иногда тем или иным беженцам удавалось вырваться, но Чэн Синь знали все, и тропы контрабандистов были для нее закрыты.

Впрочем, Чэн Синь подобные вещи не волновали. Что бы ни случилось, она никуда не уедет.

Фрейс хотел сменить тему разговора, но почувствовал, что тихо сидящая во тьме Чэн Синь ожидает продолжения.

– Я ортопед. Ты знаешь, наверное, что когда сломанная кость срастается, она становится крепче – вокруг места перелома возникает утолщение. Когда тело получает возможность исправить какой-то недостаток, оно может перестараться и сделать лучше, чем у тех, кто этого недостатка не имел. – Он указал в небо. – Трисолярианам кое-чего недоставало, если сравнивать их с людьми. И теперь они стараются нагнать упущенное. Но не чересчур ли рьяно стараются? Кто знает…

Эта мысль потрясла Чэн Синь. Однако Фрейс не пожелал продолжать обсуждение. Он поднял глаза к полному звезд небу и стал негромко читать стихи. В них говорилось о давних мечтах, об утрате доверия и обломках мечей, о гибели людей и о том, как жить…

Стихи заворожили Чэн Синь так же, как звуки диджериду.

– Их написал Джек Дэвис, поэт-абориген, живший в XX веке.

Старик прислонился к дверному косяку и через несколько минут захрапел. Чэн Синь осталась сидеть под звездами, не уклонившимися ни на йоту от привычного пути, невзирая на мировые катаклизмы под ними, – пока на востоке не загорелся рассвет.

* * *

Через шесть месяцев после начала Великого переселения в Австралию переехали 2,1 миллиарда человек – половина населения планеты.

Стали поднимать голову проблемы, на которые до сих пор не обращали внимания. Канберрская резня, случившаяся через семь месяцев после начала переселения, стала лишь первым эпизодом в длинной цепочке кошмаров.

Томоко потребовала, чтобы люди переселялись «нагишом». В Эру Устрашения земные «ястребы» настаивали на похожих условиях для трисоляриан, если им когда-нибудь позволят мигрировать в Солнечную систему. Беженцам позволялось взять с собой строительные материалы, все необходимое для устройства пищевых фабрик, медицинскую аппаратуру и другие жизненно необходимые предметы. Нельзя было брать любое тяжелое оборудование военного или гражданского назначения. Военнослужащим различных стран, направленным в зоны расселения, дозволялось легкое оружие для поддержания порядка. Инопланетяне собирались разоружить человечество полностью.

Но для правительства Австралии сделали исключение – ему позволили оставить абсолютно все, в том числе всю военную технику армии, флота и авиации. Страна, с момента рождения остававшаяся на периферии международных отношений, стала властелином мира.

В самом начале переселения правительство Австралии вело себя безукоризненно. И чиновники, и простые австралийцы изо всех сил пытались помочь иммигрантам. Но когда в Австралию хлынули переселенцы со всего мира, отношение к ним в стране, которая некогда единолично владела целым континентом, переменилось. Коренные австралийцы крайне возмущались и вскоре избрали новое правительство, которое заняло жесткую позицию по отношению к новоприбывшим. Пришедшие к власти политики быстро сообразили, что их преимущество перед всем миром сравнимо с тем, которое было у Трисоляриса перед Землей. Мигрантов, прибывших в числе последних, направляли в пустынные внутренние территории, а богатые, привлекательные земли, наподобие побережья Нового Южного Уэльса, объявили «зарезервированными» для австралийцев. Канберру и Сидней назвали «зарезервированными городами», в них также не допускали иммигрантов. Беженцам разрешили жить только в одном крупном городе – Мельбурне. Австралийское правительство повело себя как всемирный диктатор, поставило себя выше ООН и правительств других стран.

Хотя переселенцам и не разрешалось селиться в штате Новый Южный Уэльс, не представлялось возможным запретить им приезжать в качестве туристов. Многие мигранты валили толпами в Сидней, чтобы утолить свою жажду городской жизни, даже если им не позволяли остаться. Лучше сделаться бездомным и бродить по улицам города, чем жить в зонах расселения. По крайней мере, чувствуешь себя среди цивилизации. Очень скоро Сидней оказался переполнен. Правительство решило выдворить беженцев силой и не давать им вернуться. В столкновениях полиции и армии с задержавшимися в городе мигрантами погибли люди.

Сиднейский инцидент дал выход давно скапливавшемуся гневу переселенцев на правительство Австралии. Более ста миллионов беженцев пересекли границу Нового Южного Уэльса и двинулись к Сиднею. При виде моря бунтовщиков солдаты австралийской армии бежали с занимаемых позиций. Десятки миллионов человек ворвались в Сидней и разграбили его подчистую – так колония муравьев пожирает свежий труп, оставляя после себя чисто обглоданный скелет. А потом погромщики ушли из полыхающего города; Сидней превратился в лес кошмаров, в царство беззакония. Те, кто остался, жили хуже, чем в зонах расселения.

Затем мятежники двинулись на Канберру, до нее было километров двести. Поскольку Канберра – столица Австралии, туда перебралась половина правительств мира. Даже ООН переехала туда из Сиднея. Чтобы защитить резиденции правительств, армии пришлось открыть огонь по нападавшим. Погибло больше полумиллиона человек – большинство умерло не от рук солдат, а от голода и жажды, или было затоптано обезумевшей стомиллионной толпой. Хаос продлился более десяти дней, и все это время десятки миллионов человек были отрезаны от воды и пищи.

Мировоззрение переселенцев после этого значительно изменилось. Люди осознали, что на этом тесном, голодном континенте демократия страшнее деспотизма. Все мечтали о законности, порядке и сильной власти. Прежнее общество рухнуло. Мигранты требовали от правительства только еды, воды и места для койки; все остальное уже ничего не значило. Как лед постепенно затягивает поверхность воды в озере, когда наступают морозы, так и переселенцы мало-помалу стали поддаваться соблазну тоталитаризма. Слова Томоко, произнесенные после того, как она убила мародеров в центре раздачи пищи – «Вашей дегенеративной свободе пришел конец» – стали популярным лозунгом; из могил истории выползли старые отбросы политики, в том числе фашизм. Религии тоже вернули себе былую власть; люди группировались вокруг разных вер и церквей. Ожила теократия – зомби еще более древний, чем тоталитаризм.