Следы на воде - Владислав Вишневский

— Я надеюсь, вы не ошибаетесь, сэр!

— Ну если и ошибёмся… Резонанс всё равно сильным будет. Мировое сообщество качнёт, сильно качнёт, если не взорвёт. По-крайней мере, дело будет сделано, и деньги мы свои получим. Большие деньги. Очень большие! Как в договорном матче, Фил. В выигрыше всегда оказывается тот, кто заказывает результат. Для нас с тобой, Фил, любой результат — выигрышный результат.

— Так что мне там нужно сделать: убить, выкрасть?

— В точку, Фил. Умница. Ты угадал. В этом и есть предложение нашего заказчика. Но — он этого не знает — мы его доработали.

— То есть? Извините, шеф, я могу знать?

— Конечно-конечно, мой мальчик. В общих чертах, естественно. Наши заказчики предложили провести серию обычных терактов с акцентами на политических деятелей. Это, по их мнению, создаст прецедент передела собственности на волне народного гнева, изменение конституции страны, протестных насильственных фактов. Хорошее дело. Нормальное. Но мои головастики развили эту идею, придумали нечто более важное.

— Интересно.

— Да, очень. Понимаешь, сынок, взорвать любую систему можно. Любую! Политическую, механическую, электронную, личностную… Лю-бую! С какой бы степенью защищённости она не была. У нашей службы, например, желание к этому всегда было, есть и, надеюсь, будет. Да и у других — я знаю — тоже. Потому мы часто и кооперируемся, координируем свои действия. Эффект от этого обычно получается колоссальный. Именно на это и рассчитывает наш заказчик. Проблема в другом! Не всегда ясно, успеем ли вмешаться в перераспределение политических и финансовых сил, куда и к кому качнёт тот или иной новый президент, правительство. А вот если возмутится народ, если он на нашей стороне будет, тогда…

— Извините, шеф, как это наш… Как при русских царях было? Женить президента или замуж выдать за…

— Нет, ковбой. Ты сошёл с тропы, не та дорога под ногами. Нет, дорогой, конечно. В наше время такое и невозможно. Знаешь же, наверное, что в Джорджии происходит? Не принимает страна «чужого» президента. Американцы здесь просчитались. Это сразу понятно было. Но в одном они были правы. В одном: женой у него, советчицей, является как известно американка. И на кого она работает тоже понятно. Тут ЦРУ всё правильно сделало. И НАТО свои «точки» где надо застолбило. Подставили острый угол под брюхо русским. А всё почему? А потому… Как это у них говорят: куда шея повернёт, туда и конь пойдёт.

— Тогда, я кем в этой связке буду?

— Ты… — Шеф на минуту задумался, раскурил потухшую сигару, выдохнул струю дыма, внимательно взглянул на Фила, серьёзно ответил. — В данном случае — я полагаю — всем.

Фил и глазом не моргнул.

— Сэр, в любом случае я согласен, — ответил он. — Хоть членом, хоть копытами, лишь бы задание выполнить.

— Вот и спасибо, сынок. Я в тебе не ошибся. Ты, я понимаю, согласен?

— На все сто!

— Окей! Тогда… — сэр Сандерс посмотрел на свои наручные часы. — Ещё немного подождём. Если я не позвонил, не отменил, значит сейчас сюда подъедет один умный головастик, он растолкует детали твоего задания и всё прочее. Хорошо?

— Хорошо, сэр, я готов.

— Ещё воды?

— С содовой, и со льдом!

— Окей!

Опуская ненужные в данном временном отрезке любовные переживания обоих рекрутов (кто эти чувства не испытал!), проблемы их выздоровления (кто хоть раз не болел!), как и проблемы Артака тоже. Скажем определённо. И недели не прошло, рекруты благополучно выздоровели, естественно выписались. Вспомнили о немецких шинелях, вернее наткнулись дома у Серёги на них, отвезли реквизит в тот Дом культуры. Киногруппа на перерыве как раз была. Ребята извинились.

— А, вот и наши немцы, — жуя бутерброд, воскликнул режиссёр, указывая на ребят рукой с большой кружкой в ней. — А говорили не придут. Надо было поспорить на сотню баксов. Выиграл бы. — И отвернулся.

Ничего больше режиссёра в них не интересовало. Несмотря даже на то, что их было не двое, а трое. Артак же ещё был.

Зато Артака всё интересовало. Он осторожно подошёл к креслу режиссёра, как в зоопарке к клетке, глянул на лохматого режиссёра сбоку, заглянул на его «пульт», где лежала масса исписанных листов, указал на них рукой.

— У вас хорошее кино получится, если вы и меня в кино покажете. В этой, в как её…

— В массовке! — В радостном регистре подсказала директор по кастингу. Попутно с бутербродом, она авторучкой что-то чиркала в тетрадке.

— Нет, конечно, в главное роли. — Серьёзно ответил Артак. Он всегда серьёзный был, серьёзно и пояснил. — У меня профиль выразительный. Видите. Как у Армена Джигарханяна.

Киношники перестали жевать бутерброды, с разной степенью интереса посмотрели на него, дружно рассмеялись.

— Да вы посмотрите, — призывая и рекрутов в свидетели, обиделся на режиссёра Артак, повернулся боком. — И бабушка так считает. Смотрите.

Режиссёр будущего фильма «16 мгновений зимы», меланхолично раскачиваясь в кресле, через паузу заметил.

— Ну, в принципе, где-нибудь в массовке, если только… может быть… В образе еврейского мальчика, а? Как вы думаете? — спросил он своё «боевое» окружение. — Который пленным немцам, например, кусок хлеба протягивает, а? — И так и этак внимательно глянул на Артака, сквозь пальцы сложенные рамкой. — Свою пайку… Краюху.

На это не то помощник режиссёра, не то сценарист, с жаром подхватил идею.

— А что, вполне. Знаковая идея. Хорошо если снять, грамотно… Я вижу! Худой, грязный, в лохмотьях, бритый наголо, с синим номером концлагеря на руке, еврейский пацан протягивает немцам ломоть хлеба. Без слов. Панорамой так. Еврейский мальчик и фашистам! Здорово! Даже если без лица, со спины. Не плохо может получиться! Сильно!

— Или пусть детскую тележку с вещами или дровами катит. Навстречу колонне. У нас же… — предложила ещё одна женщина, с большим толстым блокнотом в руке. — Зимой и на тележке. Улёт! Секунды на три, четыре… Метраж позволяет… И типаж вроде ничего, яркий.

— Да не хочу я бритый и худой. И не еврей я. А армянин. Вы что, не видите? — Голос Артака задрожал, в глазах блеснули слёзы.

— Вот! Вот! Вот сейчас хорошо, мальчик, сыграл. Убедительно! А ну-ка громче. — Режиссёр подскочил с кресла, нервно взлохматил шевелюру на своей голове, воскликнул. — Громче-громче, мальчик… Ну-ну! Ори! Как будто ты вспомнил, как фашисты повесили и расстреляли всю твою семью. Ну-ну! Сволочи! Подонки!

Артак и недослушал ещё, белугой взревел. Размазывая слёзы, неожиданно выбежал из комнаты. Рекруты успели посторониться, переглянулись, обиделся Артак. Обидели!

— Вот так нужно работать с детской психикой, — падая в кресло, устало закрыл глаза режиссёр, протягивая руку за следующей кружкой кофе. — Творчески нужно работать, лузеры, творчески. С двойным сахаром? — В вопросе к ассистентке прозвучал голый металл.