Везунчик - Николай Романецкий

— Да я и так, в натуре, удачливый.

Она глазищами меня по-прежнему ест. Будто в душу заглянуть хочет…

— А все-таки? — говорит.

— Купил бы, — говорю, — купил…

Типа, отвали, моя черешня!

— И сколько бы дал за нее?

— Да сколько бы попросили. Все равно бы вечером в казино завалился да кое-что вернул из потраченного. А через день — в другое, еще вернул. Десяток вечеров — и я при своих!

— Вот видишь, — говорит, — как все просто!

— Просто, — говорю, — срать с моста…

Во привязалась, клещами не отдерешь!

— И все-таки, — не отстает. — Хочешь стать по-настоящему удачливым? Как тебе и не снилось!

— Я, — говорю, — тебя хочу.

— Меня — нельзя! Удачу — можно! — Глаза у нее вдруг загорелись, что твои фары. — И торговать, — говорит, — удачей можно. Заработаем много денег, а там, глядишь, и меня можно станет.

— А где мы, — говорю, — удачу-то на продажу возьмем? Разве с дьяволом столкуемся…

Типа, опять шучу. А она, вижу, не шутит.

— Зачем с дьяволом? У младенцев возьмем. У тех, про кого люди говорят — «в рубашке родился».

Тут мне как-то обломно стало. Будто не допил… В натуре, у девочки крыша съехала.

— Пойдем, — говорю, — работать.

Она вновь осветила меня глазищами, окурок раздавила.

— Пошли, — говорит.

Потом, когда ее в кабинете не было, я Илюхе Свидерскому звякнул.

То, се, как жизнь, хоть жмись!..

— Ты чего, — говорю, — мне про Альбину намеки строил? Типа — будь осторожен.

— А ты, — отвечает, — залезть на нее не пытался?

Так я, думаю, тебе, фонарику, и сказал!..

— Давай, — говорю, — завязывай ходить вокруг около. Я тебе не целка четырнадцатилетняя… Колись насчет своего предупреждения!

Он опять мямлить начал. А потом и говорит.

— Мне, — говорит, — Маргол, некогда сейчас. Давай завтра вечерком в «Пушкаре» встретимся. Давно не виделись. Полбаночник раздавим, заодно и потреплемся.

Ну что же, завтра так завтра.

18 июня

Сегодня умер Илюха Свидерский. Ночью, в собственной постели. Мотор отказал.

С одной стороны, повезло мужику — не мучился.

Лучше уж так, чем от рака или цирроза печени загибаться.

Я узнал только после обеда, когда ему насчет стрелки позвонил. Не изменились ли планы?..

Потрясен! Мужик двухпудовую гирю каждый день над головой ворочал. И не курил. Нет слов, одни буквы!

20 июня

Сегодня Илюху отвезли на Южное.

Я смотался, отдал последний долг. Забежал и к папе с мамой, положил цветочки на могилки. Почти пять лет тут не был, козел! Жизнь проклятая, на кладбище некогда съездить!

Поминки были у Илюхи дома. Светка его рыдала.

Двое пацанов осталось, тринадцати и одиннадцати лет. Обломно ей придется теперь, если замуж не выйдет. Дал пять сотен, поблагодарила.

Альбина ездила на кладбище вместе со мной. Переживает. Не знаю, что у нее с Илюхой было, да и по барабану мне. Хотя если Альбина еще девочка, то ничего в постельном смысле между ними и не было.

Взгрустнулось. Все-таки мы с Илюхой не враги.

Были, твою маковку!..

С тоски принял лишнего. Пришлось вызвать водилу из службы проката. Сначала завезли Альбину. Оказывается, она в самом центре живет, на Рубинштейна. Так себе райончик, одни дворы-колодцы. Хотел напроситься в гости, обломилось. Мама, мол, не любит мужчин. Старая песня…

Пришлось катить к себе. С шофером расплатился около дома. Машину в гараж воткнул сам, вписался. Посидел там, покурил. Не оставляла мысль, что и сам вроде бы в могиле. Не люблю я эти подземные гаражи, земля над головой…

24 июня

Угар Угарыч!

Все оказалось неспроста. Все оказалось настолько НЕСПРОСТА, что копыта отбросить можно.

Однако будем соблюдать порядок в изложении.

Вчера к нам на «Скорой» привезли рожать одну девицу. Из тех, у кого бабок нет. В качестве социальной помощи — то есть за счет клиники. Одиннадцатая из тех двух десятков, что нам предписаны комитетом по социальной политике. Девице — семнадцать, в свое время почему-то не отскоблилась.

Альбина во время осмотра была какая-то заторможенная, пришлось даже пару раз пнуть ее под зад. На словах, конечно…

К вечеру дошло до родов. Принимал я. Девица оказалась хлипкая, таз, будто мышиная корка. Орала как зарезанная… Альбина же спит на ходу. Да еще и движется, словно ей только что целку ломали. Только — «Извините, Виталий Сергеевич!». При посторонних мы с нею на «вы», какие бы слухи там про нас ни распускали. Впрочем, грубых ошибок не было. Тем не менее роженица едва богу душу не отдала. Однако врешь — у меня не умрешь! Но ребенка увы, не спасли.

Закончилось все. Отправили мамашу в реанимационный бокс, трупик, само собой, в холодильник. Ко мне лезут с утешениями. Послал я их всех туда, откуда недавно младенца вынули, ушел к себе в кабинет. На душе погань. Влил внутрь полстакана девяностошестиградусного, закурил.

Стук в дверь. Заходит Альбина.

— Садись, — говорю.

Стоит, будто лом проглотила.

— Зла, — говорю, — на тебя не держу, но чего ты, бл…дь, сегодня ползала так, будто тебя только что рота десантников отжарила?

Молчит. Потом задирает халат.

Гляжу, у нее правая нога ниже трусов перебинтована. У меня ливер чуть из груди не выпрыгнул. Вскакиваю.

— Что, — говорю, — с тобой случилось?

А она так это ручкой сделала. Типа — сиди!.. И начинает аккуратненько бинт снимать.

Гляжу, у нее под бинтом стекло проглядывает. Я офонарел, понять ничего не могу.

А она, по-прежнему молча, бинт смотала и протягивает мне то, что под ним пряталось. Коробочку стеклянную. Вернее, хрустальную шкатулочку — я такие как-то в ювелирном видел.

— Что это, — говорю, — такое?

— Удача твоя, — отвечает. — Открой!

Я шкатулку в руки взял, на стол поставил. Гляжу Альбина напряглась вся, зажмурилась. Нажал я кнопку на передней стенке.

Крышка на пружинках распахивается, внутри шарик, сантиметра два в диаметре, перламутровый весь.

Я то на него глаза пялю, то на девочку мою. А она кулачки стиснула, нижнюю губку прикусила.

И тут меня как звезданут сзади по башке!

Очнулся от запаха нашатырного спирта. С трудом перевожу дух, открываю гляделки.

На столе передо мной давешняя хрустальная шкатулка. Пустая.