Мост Убийц - Артуро Перес-Реверте

Гурриато попытался как-то ему помочь, но ничего не получалось: бежать каталонцу становилось все труднее, он потерял много крови и задыхался, а мавру надо было позаботиться и о себе самом. «Спасайся кто может», — таков уж закон подобных стычек, и старый солдат Куартанет знал это как никто. И потому упреков от него мы не услышали. Он даже не попросил, чтобы мы убавили рыси и подождали его. Последнее, что я слышал, — сдавленный стон сквозь зубы и смиренная матерщина. Потом звук его шагов, замедлявшихся с каждой минутой, стал отдаляться и вот затих позади. Больше мы нашего каталонца никогда не видели.

Гуальтерио Малатеста повернул ключ в замочной скважине. Толкнул дверь, и она бесшумно отворилась на хорошо смазанных петлях, а за ней в обрамлении светло-русых усов и бородки обнаружилась улыбка Лоренцо Фальеро.

— Benvenuti[29], — сказал венецианец.

В одной руке он держал шпагу, в другой — глухой фонарь, и в скудном свете его блестела и сверкала сталь, представленная изобильно и разнообразно — за спиной капитана Фальеро, занимая все помещение, толпилось человек двадцать готовых к бою солдат.

— Arrendetevi, — прибавил он. — E consegnate le armi[30].

Диего Алатристе даже не попытался оценить ситуацию: времени на размышления не было, а на тонкой грани между жизнью и смертью такие роскошества могут стоить мыслителю головы. С молниеносной быстротой он, сам не осмысляя свои действия, выхватил кинжал, рукоять которого давно уже поглаживал пальцами, и из-за плеча Малатесты слева направо полоснул венецианца по горлу. Почти одновременно в другой руке у него оказался пистолет с колесцовым замком — и капитан выстрелил, не целясь, в толпу (Малатеста вздрогнул и втянул голову в плечи от раздавшегося над самым ухом грохота), потом повернулся и бегом бросился прочь. Последнее, что он успел увидеть при вспышке, были улыбка Фальеро, внезапно сменившаяся гримасой изумления, испуг в его глазах и струя крови, ударившая из перерезанного горла прямо в лицо Малатесты.

Капитану некогда было думать, вступил ли его спутник в сговор с венецианцами или все же оставался на его стороне. Будет еще время выяснить это — в том случае, если умудрится выжить. В следующее мгновение он уже мчался по площади Каноника, чтобы юркнуть в спасительную темноту одной из окрестных улочек. Разряженный пистолет отшвырнул, облегчая себе движения, кинжалом перехватил шнуры плаща и дал ему соскользнуть с плеч. За спиной он слышал крики и топот и не знал, кто догоняет его — приспешники Фальеро или Малатеста, как не знал, удирает ли итальянец или преследует его с ними заодно. Так или иначе, он отказался от мысли выхватить второй пистолет, повернуться вполоборота и выстрелить еще раз. Капитан потерял бы на этом еще толику драгоценного времени, меж тем как задача была — оторваться от преследователей и затеряться во тьме. Добежав до первого переулка, он услышал в отдалении, по другую сторону собора Сан-Марко, многоголосый крик и аркебузную пальбу и понял, что у ворот Дворца дожей добивают несчастного Мануэла Мартиньо де Аркаду и его людей, — и тотчас забыл об этом.

Выскочив с другого конца галереи, он на миг остановился, озираясь по сторонам и одновременно стараясь собрать хладнокровие и разобраться в обстановке. Спрятал кинжал в ножны, задумался о более насущном. План Венеции крепко врезался в его память, что в этом путаном городе, да еще в сумерках, не давало никаких гарантий. По его расчетам, следовало держаться западного крыла собора Сан-Марко, обойти его и идти, никуда не сворачивая, налево, и, миновав пять мостов через пять маленьких каналов, выйти к Гран-Канале, к тому месту, где должна была бы — он теперь уже ни в чем не был уверен — ждать гондола, которая доставит их с Малатестой на другой берег, туда, где — опять же, как предполагалось — их возьмет на борт контрабандист Паолуччо Маломбра.

Капитан резко обернулся, заслышав быстрые шаги в другом конце галереи. Вгляделся, никого не увидел, но рассудил, что надо задать острастку тому, кто это был — да кто бы ни был. И потому вытащил пистолет, навел его, зажмурился, чтобы в темноте не ослепила вспышка выстрела, — и спустил курок. Вслед за тем, не дожидаясь результатов, отбросил оружие и вновь припустил бегом. Пересек мост и в освещенном окне углового дома увидел лицо какого-то человека, который тотчас испуганно отпрянул, когда капитан тенью скользнул мимо. Алатристе, кстати, представлявший собой отличную мишень для людей, знакомых с огнестрельным оружием, бежал ровной и скорой солдатской рысцой, старался рачительно расходовать силы и не поскользнуться на утоптанном снегу. Небо, нависавшее над гребнями крыш, по-прежнему было черным и хмурым, без намека на луну. По счастью, белый покров на мостовой высвечивал очертания зданий, позволял определиться на местности. Пройдя второй мост, Алатристе снова остановился на миг перевести дух и тем самым опять рисковал попасться преследователям, но на этот раз все было тихо. Здесь, под защитой домов, воздух был неподвижен, не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра. Капитан отстегнул стальной ожерельник, швырнул его в воду, дождался, когда сердце перестанет колотиться так отчаянно. Хотя он был без плаща — да и шляпу обронил где-то на бегу, — но весь в поту от долгого бега: рубаха под кожаным колетом вымокла насквозь. При каждом выдохе изо рта шел такой густой пар, что казалось, будто капитан выпускает клубы табачного дыма.

Алатристе, по-прежнему двигаясь от Сан-Марко влево, одолел еще два моста и зашагал по берегу узкого канала со множеством привязанных и заснеженных гондол. И вот наконец, пройдя между церковью и каким-то палаццо с освещенными окнами, мимо которых постарался проскочить незаметно, он увидел перед собой черную ширь Гран-Канале, и дувший с него холодный ветер заледенил его влажную рубаху. Капитан помнил, что гондольер должен ждать у причала Сан-Мойзес, на другом берегу канала с тем же названием. Держась как можно ближе к стенам, Алатристе миновал церковь, убедился, что за ним никто не следует, прошел наконец через последний мост и на первом перекрестке свернул налево. К причалу он подходил осторожно, как травленый недоверчивый волк, и старался ступать бесшумно, ставя ногу сперва на пятку. Причал был пуст: ни гондолы, ни гондольера. Теперь он не бежал, а шел спокойным шагом, и вскоре его стала бить дрожь — и впервые за все это время он хватился плаща, сброшенного еще на площади Каноника, и выругался. Не венецианцы прикончат, так горячка доконает, думал он. Но при этом чутко ловил каждый звук, раздававшийся позади него. И вот наконец услышал шаги. Кто-то шел за ним.

Да к черту все, заключил он. Слишком я устал, чтобы опять бегать, тем более что бежать-то уж больше некуда — вот он, причал Сан-Мойзес. Все равно, обычный ли это прохожий или враг, преследующий по пятам, — участь его решена. А если их целая компания, то первый, кто сунется, заплатит за всех. Пусть потом Бог или сатана разбираются. С этими мыслями капитан прислонился спиной к стене, обнажил кинжал, а другой рукой, заведя ее за спину, достал пистолет, предварительно взведя курок — причем бесшумно, поскольку он был прижат к копчику. Алатристе старался дышать глубоко и ровно, чтобы стук крови в висках не нарушал приличествующей случаю тишины. У выхода из арки негромко заскрипел снег. Шаг. Другой. А когда на третий в полумраке обрисовалась чья-то фигура с отчетливо видной на белом фоне шпагой, Алатристе вытянул руку и приставил дуло ко лбу незнакомца. И тотчас услышал скрипучий смех Гуальтерио Малатесты: