Рагана - Анита Феверс

- Они больше не причинят тебе зла.

- Как же, – я едва сдерживала горячие злые слезы. - Пока жив этот ублюдок, он не оставит меня в покое. Особенно теперь, после того как ему снова не удалось меня сломать, – страшная догадка опалила меня, и я вцепилась в запястье дейваса, позабыв о его колдовской натуре и чувствуя под пальцами только живое человеческое тепло.

 - Ведь он... Не успел?

Огненосец отрицательно качнул головой, и я обмякла от облегчения. Марий, по-прежнему прижимая меня к себе, заговорил снова. И в его словах была злость.

- Он больше никому не причинит вреда. Но лучше бы тебе было никогда с ним не встречаться.

Я открыла рот, чтобы задать вопрос, но не успела. Мы пришли – в нескольких шагах высились ворота Приречья, окутанные пылающими символами. Болотник поставил меня на ноги, но его тяжелые горячие руки по-прежнему лежали на моих плечах, то ли поддерживая, то ли не давая сбежать. Лес шумел за спиной, и мне показалось, что он словно разросся. Сегодня мой добрый друг злился. Я не понимала, на кого именно, и мне было страшно.

Болотник щелкнул пальцами, и створки сами собой начали отворяться. За ними виднелась цепь факелов, как будто все жители вышли нам навстречу. После сумрака дождливого леса дрожащие огни показались слишком яркими, и я болезненно зажмурилась. Дейвас подтолкнул меня – пришлось идти, пытаясь сквозь плавающие перед глазами оранжевые пятна рассмотреть дорогу. Первое, что показалось неправильным – звуки. Я не слышала голосов. Только тяжелое дыхание, тихие вскрики, скрип пальцев по мокрому дереву. Сначала мне показалось, что это лишь игра теней, видения уставшего мозга. Но с каждым шагом я убеждалась – нет, не грезится. И тогда в сердце поселился холод.

Они смотрели на меня так, как я видела в кошмарах. Тех, что на самом деле были воспоминаниями – тех, где я снова оставалась одна перед толпой, испуганная маленькая девочка, впервые в жизни увидевшая, как люди превращаются в чудовищ. Но все они считали чудовищем меня. Смотрели с отвращением, отворачивались и плевали через плечо. А потом кто-то выкрикнул, что надобно навью тварь изловить да сжечь. И толпа слилась в единый организм с десятками глаз и рук, превратилась в жуткую химеру, одержимую жаждой крови – моей крови.

Я пытливо заглядывала каждому в лицо, пытаясь поймать хоть один взгляд – но все они отворачивались. Кое-кто ругался, иные плакали и дрожали, будто видеть меня было тошно. Все те люди, которым я помогала, которых лечила, отдавая всю себя, вычерпывая до донышка, потому что рагана иначе не может – потому что я иначе не могу! – все встали напротив стеной огня и железа, страха и отвращения, ненависти и презрения. Калина с кухонным ножом. Василий с блестящими в свете факелов вилами. Аника, довольная, как кошка, объевшаяся сметаны. Десяток других приреченцев, которые благодарили меня за помощь и тайком подсовывали в корзинку сладости. Я скользила по ним взглядом, чувствуя, как под ногами начинает шататься казавшаяся такой надежной земля. Меня затошнило, и я опустила голову, судорожно сглатывая горькую слюну и стараясь сдержать рвотный позыв.

- Я в тебе не сомневался, Болотник, – вдруг раздался знакомый голос, и деревенские прянули в стороны, пропуская Даргана Громобоя. – Оправдываешь свою славу.

- Она не пыталась сбежать, – сухо отозвался Марий. – Не в том была состоянии.

Я не сразу почувствовала, как его хватка изменилась, и плечо словно сдавили железные тиски.

- Что ж. Я рад, что ты не добил ее, а привел ко мне. Завтра на рассвете мы отправимся в Школу Дейва, где ведьма встретится со своей судьбой. Но прежде мне стоит сказать пару слов добрым людям, все это время принимавшим нас под своими крышами… - Дарган повернулся спиной ко мне и Марию и воздел руки, привлекая внимание притихших селян. Шепотки и гул стихли мгновенно, и Дарган заговорил – сильным, красивым голосом, далеко раскатывающимся в напоенном дождем и туманом воздухе.

- Люди! Благочестивые, честные люди! В ваш дом пришло Зло. Вы не смогли отказать в помощи одинокой девушке, и за это хвалам вам – вашим горячим сердцам, полным снисхождения и заботы о несчастных, попавших в беду. Но девушка эта оказалась порождением черного колдовства! В ней нет ничего искреннего – только безумная кровь ее предков – лаум, от которой нельзя ни сбежать, ни откупиться, ни позабыть о ее существовании!

С каждым его словом я словно погружалась в небытие, глохла и растворялась. Впрочем, нет. Не растворялась. Пряталась. Так далеко и глубоко, что достать меня оттуда не смог бы никто, даже если б Громобой решил взрезать мою грудь и вырвать еще бьющееся сердце.

Но он не приставил к моим ребрам черный меч. Он просто продолжал говорить.

- Вы позволяли ей касаться своих тел, но она проникала и в вашу душу, пуская там ростки ереси. Вы сами не заметили, как подчинились ей!

Толпа – не было сил назвать этих существ людьми – жадно подалась вперед, ловя каждое его слово.

- Я же говорила, что она нечистая! – выкрикнул вдруг знакомый голос.

Я подняла голову, пытаясь расплывающимся зрением углядеть, кто наконец решился открыть истинное ко мне отношение. И почти не удивилась, увидев довольное лицо и платье цвета крови. Аника.

Я долго носила в себе страшную правду о болезни Марьяны, но накануне зимних месяцев все же рассказала Артемию, что морового червя в его младшую дочь кто-то подсадил, воспользовавшись темным обрядом. Голова тогда только кивнул, запоминая сказанное – и о сути обряда, и о том, что проще всего его провести самым близким. Жаль, я не спросила его после, нашел ли он виноватого, а своими подозрениями делиться не стала, не желая вмешиваться в семейные дела. Видимо, голова предпочел закрыть глаза на мои предупреждения. Или, чего хуже, поделился ими со старшей дочерью.

И теперь сестрица Марьяны дождалась возможности отомстить.

Я не вслушивалась в ее слова, но по людям прокатилась волна изумленного шепота. Я горько усмехнулась. Наверняка она сейчас честит меня почем зря. Все это я когда-то уже слышала и сомневалась, что узнаю что-то новое, потому лишь снова опустила голову, завешивая лицо волосами.

- ... рагана! – взвизгнула Аника особенно высоко.

- А ты откуда знаешь? – неожиданно прозвучал голос Богуяра. Сын печника, до сих пор удерживаемый твердой рукой отца чуть в стороне, наконец вырвался и подскочил к толпе. Аника отшатнулась, хотя от парня ее отделяли другие приреченцы. Ей не дали отступить и скрыться: подтолкнули в спину, призывая выслушать то, что