Волки в погонах - Сергей Донской

Ужасно хотелось обхватить голову руками и застонать, а еще лучше – от души выругаться. Но и первое, и второе было невозможно. Запястья сидящего на траве лейтенанта были связаны за спиной, а рот его был заткнут провонявшей бензином тряпкой. Не очень-то посокрушаешься.

– Что, худо вам? – поинтересовался мужчина, появившийся из-за спины Луцкого.

Тот с ненавистью взглянул на него и промолчал, стискивая зубами кляп. Вежливое обращение на «вы» не вселяло в лейтенанта никаких надежд и иллюзий. Надо было пристрелить любопытного майора еще в магазине, тогда бы он не здесь теперь скалился, а где-нибудь в морге. Как же его зовут? Перед поездкой на квартиру Северцевых лейтенанту была названа фамилия этого человека, но припомнить ее никак не удавалось.

– Я Громов, – подсказал мужчина, хотя никто его об этом не просил. – А вы, если верить вашим документам, Михаил Евгеньевич Луцкой, лейтенант особого отдела при штабе Московского военного округа. Так?

Можно было, например, утвердительно кивнуть. Или отрицательно покачать головой. Пленник предпочел хмыкнуть и высокомерно вскинуть подбородок.

– Вот как! – обрадовался Громов. – В героя есть желание поиграть? Отлично. Все уже готово.

Лейтенанту сделалось вдруг тревожно и неуютно. Потому что, приглядевшись, начал он понимать, что путы на ногах его не абы как наложены, а со смыслом, и смысл тот ничего хорошего ему не сулит.

Обе ноги его, раскинутые в стороны, были привязаны к грубо вытесанным кольям, загнанным в землю. Но это полбеды. Дело в том, что к тем же кольям крепились верхушки двух согнутых в три погибели березок. Лейтенанта удручало не столько то, что импровизированные веревки были нарезаны из его собственных штанов, сколько ближайшие перспективы. Стоит Громову выдернуть колья из земли, и гибкие деревца придется удерживать с помощью ног. Долго ли может продолжаться этот акробатический номер? И возможен ли он вообще?

Громов, наблюдавший за сменой выражения лица пленника, пришел ему на помощь с разъяснениями:

– В Анголе, – сказал он, – для подобных забав используется гораздо более гибкое дерево, которое называется на местном наречии нгвари. Когда-то оно шло исключительно на изготовление луков, но времена, как вы понимаете, лейтенант, изменились. Вы вот с боевыми товарищами даже по столице нашей родины запросто с автоматом разъезжаете, а теперь представьте себе, что творится в диких джунглях на краю света! Там и базукой нынче никого не удивишь.

Луцкому никакого дела не было до далеких африканских джунглей. Он-то находился в московском парке, где не нгвари произрастают, а обычные березки. Вот от них-то он и не мог оторвать взгляда. От них и от кольев, которые заставляли их клониться к земле. Неужели это примитивное дикарское приспособление действительно таит в себе смертельную угрозу?

Проклятый Громов опять прочитал его мысли и доверительно сообщил:

– Такой варварский способ казни, конечно, гуманным не назовешь. Но что есть гуманность, лейтенант? Вы ведь не станете утверждать, что убивать пожилую женщину выстрелами в упор более милосердно, м-м?

Луцкой заглянул в устремленные на него глаза и поспешно отвел взгляд. Ему показалось, что они сверкают тем же холодным блеском, что и звезды. Когда на тебя глядят таким образом, легко вообразить себя жалкой козявкой, изучаемой под микроскопом. Изучаемой с полным равнодушием, потому что участь ее давно предрешена и никого, по большому счету, не волнует.

– Ну вот, возражений, как я вижу, не предвидится. – Громов поставил подошву на колышек и рассеянно пошатал его, как бы пробуя на прочность. – Теперь о вашей дальнейшей судьбе, Михаил Евгеньевич… – Он помолчал, прикуривая сигарету. – Если я приведу свой собственный приговор в исполнение, то завтра на этом самом месте будет обнаружено сразу два лейтенанта. Один там, – Громов повернулся влево, – другой там. – Он указал тлеющей сигаретой направо. – Линия разрыва намечена самой природой, так что половинки будут примерно равные.

Луцкой очень хорошо ощутил на себе эту линию разрыва, особенно когда Громов присел и, щуря один глаз от сигаретного дыма, вывинтил из земли сук, к которому крепилась согнутая береза. Не до конца. Примерно на треть. Листва на деревце отозвалась на это действие нетерпеливым трепетом.

– Угм-угум-угум! – промычал лейтенант, страдая от своего бессилия и косноязычия.

– Появилось желание выговориться? – приятно удивился Громов. – А можете ли вы поведать мне что-нибудь стоящее? Я ведь отказываю себе в удовольствии полюбоваться раздвоением вашей личности.

– Угум! – Луцкой сначала кивнул, а потом столь же энергично помотал головой. Да, ему есть что сказать. Нет, казнить его не надо.

– Ладно, попробуем, – согласился Громов без особого энтузиазма. – Но лучше всего попытайтесь сопротивляться, звать на помощь или просто морочить мне голову. – Выковыряв изо рта пленника кляп с помощью ножа, он неожиданно подмигнул ему: – Давайте, лейтенант. Особый отдел, как никак. Проявите мужество и упорство. Представьте, что вы в плену у врага, которому ни в коем случае нельзя выдавать военную тайну. А я пока все подготовлю. – Громов взялся за второй колышек и тоже слегка высвободил его из земли.

– Пятнадцатого августа сего года, – поспешно заговорил Луцкой, – я был вызван начальником особого отдела штаба военного округа. В состоявшейся беседе подполковник Рябоконь…

– Ну, не частите так, лейтенант, – поморщился Громов. – Если уж вы решились давать показания, то тараторить совсем не обязательно.

Луцкой понимающе дернул головой.

– В состоявшейся беседе полковник Рябоконь поручил мне и находящемуся в моем подчинении взводу проведение секретной операции, которую…

Выбалтывая подробности операции, лейтенант сожалел не столько о своей измене, сколько о том, что известно ему было слишком мало. Потому что Громов слушал его сбивчивую речь с довольно рассеянным видом, а сам при этом ковырял ножом один из колышков, явно занимавший его сильнее, чем лейтенант и порученное ему задание.

* * *

Как только извлеченный из багажника пленник очнулся, Громов сразу понял, что сломать его будет достаточно просто. Объемистые мышцы, военная закалка и крутой облик никогда не являлись гарантией стойкости их обладателя. На памяти Громова были случаи, когда истинный героизм демонстрировали как раз невзрачные, корявые мужички, от которых трудно было ожидать чего-либо подобного. Дело не в наружности. Дело в том невидимом стержне, на который насажено все остальное. Так вот, что касается лейтенанта-альбиноса, то у него подобного стержня не было. Рыхлым он оказался на поверку, бесхребетным.

И, оставшись без штанов, моментально растерял все свое кажущееся мужество.

Когда человек пугается, в его организме бурно вырабатывается валериановая кислота, обладающая специфическим запахом. Собаки определяют его нюхом и всегда знают, кого можно безнаказанно облаять или цапнуть за ногу. Опытные специалисты чувствуют эти волны страха скорее кожей, нутром, но их тоже невозможно провести. Так вот, выброс валерианы в организме пленника проходил столь бурно, что, находись рядом даже самая невзрачная шавка, и та не преминула бы тяпнуть его за голую ляжку. Он был буквально пропитан страхом, напичкан им с головы до пят, хотя, как водится, старался не подавать вида.