Мост через вечность - Ричард Бах

Сколько всего погибнет, если беглец упадет! Те светлые часы, выпавшие из общего течения времени, когда мы были так дороги друг другу, когда я, затаив дыхание, восхищался этой женщиной.

Все они обратятся в ничто, хуже, чем в ничто, — они обернутся этой ужасной потерей.

— Если хочешь найти того, кого полюбишь, — сказала она мне однажды, — то секрет состоит в том, чтобы сначала найти того, кто тебе понравится. — Мы с ней были лучшими друзьями до того, как полюбили друг друга. Она мне нравилась, я ею восхищался, я доверял ей, да, доверял ей! И теперь столько всего хорошего оказалось на чаше весов.

Если наш беглец соскользнет вниз — вместе с ним погибнут вуки, погибнет Поросенок, жующий мороженое, погибнет волшебница, погибнет сексбогиня; не будет больше Банты, навсегда исчезнут шахматы, фильмы и закаты. Я не увижу больше, как ее пальцы порхают по клавишам фортепиано. Я никогда!.+lh% не буду слушать музыку Иоганна Себастьяна, никогда не услышу таинственной гармонии его произведений, потому что я узнал об этом от нее. Не будет больше экзаменов по узнаванию композитора. Я никогда больше не смогу смотреть на цветы без мысли о ней, и ни с кем мы не будем так же близки. Я стану строить новые стены, увенчанные сверху стальными шипами, затем новые стены внутри этих, и снова шипы, шипы:

— Тебе не нужны твои стены, Ричард! — разрыдалась она. — Если мы больше друг друга не увидим, неужели ты так и не поймешь, что стены не защищают? Они изолируют тебя!

Она пытается мне помочь, — подумал я, — даже в эти последние минуты, когда мы вот-вот расстанемся, эта женщина старается меня научить чему-то. Как же мы можем расстаться?

— И Поросенок, — всхлипывала она в трубку, — я не могу — не могу представить: что Поросенок погиб: Каждый год, одиннадцатого июля, я обещаю: я буду делать мороженое с хот: с хот-фаджем: и вспомни: моего милого Поросенка:

Ее голос сорвался, и я услышал как она уткнула телефонную трубку в подушку. — О, нет, Лесли, — мысленно вырвалось у меня. — В трубке осталась лишь густая тишина подушечных перьев. Неужели наша волшебная страна должна исчезнуть, неужели это чудо, которое случается только раз в жизни — всего лишь мираж, и ему суждено раствориться в дыму каждодневной суеты? Кто нас на это обрек?

Если бы кто-то чужой попытался нас разлучить, мы бы выпустили когти и разорвали его в клочья. Но в нашем случае нет такого чужака, точнее, этот чужак — я!

Что, если мы родные души? — спросил я себя мысленно, пока она плакала. — Что, если мы всю жизнь искали именно друг друга? Мы соприкоснулись, ощутили на момент, какой может быть земная любовь, и что, теперь из-за моих страхов мы расстанемся и никогда больше не увидим друг друга? И мне придется до конца дней своих искать ту, что я уже однажды нашел, но испугался и не сумел полюбить?

Это невероятное совпадение! — думал я дальше. — Мы встретились, когда никто из нас не был связан ни супружескими узами, ни обещаниями вступить в брак, когда никто не был по горло загружен делами. Мы не путешествовали, не искали приключений, не были заняты в съемках, не писали книг, словом, не посвящали себя неотрывно одному занятию. Мы встретились на одной и той же планете, в одну и ту же эпоху, в одном возрасте, мы выросли в рамках одной культуры. Если бы мы встретились на несколько лет раньше, ничего этого не случилось бы — да мы ведь и встретились раньше, но за порогом кабины лифта наши дороги разошлись — время еще не настало. И теперь уже никогда не настанет.

Я медленно ходил взад-вперед, описывая полукруг на привязи телефонного провода. Если я через десять или двадцать лет передумаю и решу возвратиться к ней, где она будет тогда? Что, если через десять лет я вернусь, полный раскаяния и узнаю, что она уже миссис Парриш-Кто-нибудь? Что, если я возвратившись, не найду ее, ее дом пуст, она переехала и не оставила нового адреса? Что, если она умрет, и ее погубит нечто такое, что никогда не погубило бы ее, если бы я не сбежал?

— Прости меня, — она вытерла слезы и снова вернулась к телефону. — Я веду себя глупо. Иногда мне хочется владеть собой, как ты это умеешь. Ты говоришь «прощай» так, словно это вообще для тебя ничего не значит.

— Все зависит от того, кто нами управляет, — оживился я, радуясь перемене темы. — Если мы позволим, чтобы нами командовали эмоции, то в такие моменты особого удовольствия не получишь.

Она вздохнула. — Какое там удовольствие!

— Когда ты представляешь себе свое будущее, словно уже пришло завтра, или будто прошел месяц, что ты чувствуешь? — спросил я. — Я пробовал, и мне не лучше без тебя. Я вообразил, как я буду жить один — не с кем поговорить по телефону девять часов кряду и получить счет на сотню долларов за этот разговор: Мне так тебя не хватает!

— Мне тоже тебя не хватает, Ричард, — сказала она. — Но как ты заставишь заглянуть за поворот того, кто его еще не достиг? Единственная жизнь, которую стоит прожить, — волшебная. Нас ждет это волшебство! Я бы все отдала, чтобы ты только увидел, что нас ждет: — Она на секунду замолчала, думая что бы еще к этому добавить. — Но если ты не видишь этого будущего, значит его и нет, так ведь? Несмотря на то, что я его вижу, это будущее не существует.

В ее голосе звучала усталость и покорность неизбежному. Она была уже готова повесить трубку.

То ли это произошло потому, что я устал, или был панически испуган, или и то и другое, — мне никогда не узнать. Без всякого предупреждения чтото дернулось у меня внутри, вырвалось на свободу, и это что-то отнюдь не чувствовало себя счастливым.

— РИЧАРД! — раздался его крик. — ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? ТЫ ЧТО, СОВСЕМ СОШЕЛ С УМА? Там, на карнизе, — это не просто некий призрак, это ТЫ! Это твое будущее, и если оно упадет, ты превратишься в ЗОМБИ, в живого мертвеца, попусту транжирящего время, пока ты наверняка себя не убьешь! Ты играл с ней в эти игры по телефону целых девять часов, ЗАЧЕМ, ПО-ТВОЕМУ, ТЫ ОКАЗАЛСЯ НА ЭТОЙ ПЛАНЕТЕ, — ЧТОБЫ ЛЕТАТЬ НА САМОЛЕТАХ? Ты здесь для того, самонадеянный ублюдок, чтобы научиться ЛЮБИТЬ! Она — твой учитель, но через двадцать пять секунд она повесит трубку, и ты больше никогда ее не увидишь! Что ты сидишь, ты, идиот, сукин сын! У тебя осталось десять секунд! Две секунды! ГОВОРИ!

— Лесли, — сказал я, — ты права. Я заблуждался. Я хочу меняться. Мы попробовали жить по-моему — не вышло. Давай попробуем по-твоему. Никаких стен между нами, никакой Совершенной Женщины. Только ты и я. Давай посмотрим, что получится.

В трубке было тихо.

— Ты уверен? — спросила она. — Ты уверен или просто так говоришь? Потому что если просто так, то все будет еще хуже. Ты это знаешь, правда?

— Да, я знаю. Я уверен. Можем ли мы об этом поговорить?

Снова тишина.

— Ну конечно, вуки. Вешай трубку и приходи ко мне, позавтракаем.

— Разумеется, солнышко, — сказал я. — Пока.

После того, как она повесила трубку, я сказал в затихший телефон: — Я люблю тебя, Лесли Парриш.