Что осталось за кадром - Мэри Джо Патни

- Я позову миссис Линкольн, - торопливо проговорил Кензи. - Останься с Чарлзом.

Рейни послушалась, горло перехватило от переполнявших ее чувств. Было нетрудно понять глубокую привязанность, которая связывала Кензи и этого старого актера. Если бы ее дед был наделен хотя бы крупицей такой доброты!

Надеясь, что глоток воды сможет остановить кашель, она взяла маленький поильник с прикроватного столика и поднесла к губам Уинфилда. Он сделал крохотный глоток, закашлялся, потом выпил еще немного. Приступ миновал.

Когда она поставила поильник на место, он взял ее за запястье своей костлявой рукой. Она была горячей и сухой.

- Будьте повнимательнее к мальчику, моя дорогая. Он так много пережил. Слишком много.

Рейн не знала, как реагировать. Известно ли Уинфилду о разводе? Вряд ли, если судить по выражению его лица. Тем временем он продолжил:

- Не разрешайте ему оставить вас. Он попытается, вы знаете, но вы не должны позволить ему совершить это.

Рейн хотела расспросить Уинфилда подробнее, но в этот момент в комнату вошли Кензи и миссис Линкольн. Подойдя к постели, директриса склонилась к больному. Тихим голосом Уинфилд произнес:

- Я еще не умер, если это вас интересует.

- Мы все когда-нибудь умрем, - отвечала она. - Вопрос только когда.

- «Уж близок час мой, когда в мучительный и серный пламень вернуться должен я…» - пробормотал он.

- Снова Шекспир? - Она улыбнулась. - Вы нас всех здесь просветили, мистер Уинфилд.

Рейни узнала строчку из «Гамлета». Она поняла, Уинфилд хочет сказать, что не переживет эту ночь. Он ждал Кензи и дождался. Больше у него не осталось никаких дел.

Миссис Линкольн дала пациенту лекарство и вышла. Чтобы не мешать Кензи беседовать со своим другом, Рейн отошла к книжным полкам. Судя по книгам, вкусы Уинфилда отличались разнообразием. Чего только здесь не было: пьесы, мемуары, поэзия и романы, среди которых превалировали детективы. Аудиокниги заменили печатные издания, когда его зрение начало падать.

Она всматривалась в фотографии, висевшие вокруг камина. Десятилетия дружеских отношений связывали Уинфилда с представителями театральных кругов Англии. Сначала он специализировался на жизнерадостных, остроумных героях, потом перешел на характерные роли.

На трех снимках рядом с ним был Кензи, который выглядел моложе, но уже достаточно взрослым. Он родился с этими необыкновенными зелеными глазами?

На одном фото она увидела третьего джентльмена, возраста Уинфилда. Лысый, лицо интеллигентное и приятное. Не актер, судя по его виду, но он присутствовал еще на нескольких фотографиях рядом с Уинфилдом. Вероятно, близкий друг.

Солнце ушло, воцарились сумерки. Она притушила лампу так, чтобы та не светила в глаза больного. Затем выбрала богато иллюстрированный том истории британского театра, уселась в кресло у камина и погрузилась в чтение. Хотя она старалась не прислушиваться к разговору двух мужчин, ее внимание привлекли слова Уинфилда:

- Я часто думал, что хотел бы иметь сына. Такого, как ты.

- Ты и был моим отцом в театре, - отвечал Кензи. - Это почти то же самое.

- Даже больше. Не многие сыновья готовы содержать своих отцов в такой роскоши, как ты.

Рейни продолжала рассматривать книгу, удивляясь тому, что только что услышала. Оказывается, Кензи платил за Рамиллис-Мэнор. Она была замужем за ним более двух лет, когда случайно узнала, как много денег он отдает на благотворительность. Он помогал людям, особенно детям, которые росли в бедности и нуждались в поддержке, чтобы как-то изменить свою жизнь.

Уинфилд тяжело вздохнул:

- Я всегда хотел сыграть с тобой в одной пьесе. Увы, теперь у нас уже не будет такого шанса.

- Мы можем просто почитать, - предложил Кензи. - Есть что-то такое, что бы ты хотел сыграть в последний раз?

- Прекрасная идея, - поддержал Уинфилд, на этот раз его голос звучал более уверенно. - Шекспир, конечно. «Король Лир» был бы логичным выбором, но я сейчас не в том настроении, чтобы изображать переживания выжившего из ума короля. - Снова скрежещущий смех. - Я предпочел бы комедию. «Двенадцатая ночь»? Нет, «Много шума из ничего»! Я буду Леонато, констебль Догберри и монах, так как я играл их всех. Ты играл Бенедикта в академии, так что, наверное, помнишь текст? И возьми все остальные мужские роли. А Рейни, конечно, прочтет за Беатриче и остальных женщин. Я думаю, что все еще помню слова… У меня есть два экземпляра этой пьесы на книжной полке, если вам нужно.

Кензи повернулся к Рейн:

- Рейни, ты поможешь нам?

Она отложила тяжелый том истории театра и подошла к полкам.

- С удовольствием, я люблю «Много шума из ничего» больше всего. Я играла Беатриче в антрепризе во время летнего отпуска. - Она встала в позу и продекламировала: - «Но в это время звезда плясала в небе, под ней-то я и родилась…»

Она нашла оба издания пьесы: одно в сборнике, другое отдельное, с многочисленными иллюстрациями. Подумав о дислексии Кензи, она дала ему одиночный, чтобы было проще читать, затем уселась с другой стороны постели и раскрыла сборник.

В глазах Уинфилда вспыхнули азартные огоньки, хотя он выглядел настолько слабым, что, казалось, подуй, и рассыплется. Рейни подумала, сможет ли он дочитать до конца. Правда, «Много шума из ничего» - одна из самых коротких пьес Шекспира.

Она заговорщически улыбнулась Чарлзу.

- Я создам музыкальное сопровождение. - Стараясь изобразить звучание труб, она сложила руки около рта и пропела некое подобие гимна. - Ваш выход, мистер Уинфилд.

Слабым, но все еще красивым голосом он прочел первые строки роли Леонато:

- «Я вижу из этого письма, что герцог Арагонский прибудет сегодня вечером к нам в Мессину».

Так как все трое когда-то играли в этой пьесе, они заглядывали в текст, только когда читали за второстепенных персонажей. Рейни обожала полные жизни и борьбы диалоги Бенедикта и Беатриче. Играя с Кензи, ей было легче понять те скрытые мотивы, которые обусловливали отношения шекспировских любовников.

Несмотря на грубый юмор пьесы, по мере чтения обстоятельства набирали силу и остроту. Любовь Уинфилда к своей профессии была очевидной, вереница красивых слов сплеталась в дивный венок, представляя законченный образец изумительной речи.

Но его голос становился все слабее и слабее. В четвертом акте, читая строки: «Если он любил… тогда оплакивать ее он станет… жалеть о том, что обвинил ее…» - он испустил долгий хриплый вздох, потом продолжил едва слышным шепотом: «Умереть… просто. Труднее сыграть… комедию».

Когда он затих, Рейни с тревогой посмотрела на его грудь. Нет, она медленно поднималась и опускалась. Кензи подождал, пока не стало ясно, что его друг больше не произнесет ни слова, затем взял его роль. Он читал так, словно от этого зависела вся его будущая карьера. Его чудесный низкий баритон превосходно держал ритм белого стиха.