Тайный знак - Алёна Жукова

Двери храма были широко распахнуты. Солнце, по-летнему сиявшее на небе, проникало в придел сквозь узкие окошки. Казалось, внутри горят тысячи свечей. На ступеньках храма и на дорожках вокруг уже стояли гости.

Миша обомлел, увидев Асю в подвенечном наряде. Словно случился провал во времени, и юная невеста с царственной осанкой, в кружевном платье, с жемчужиной на груди совсем не Аська, а кто-то другой, например какая-нибудь княгиня. Ничего, кроме «княгиня Волконская», в голову не пришло. Миша вдруг осознал странную вещь: с того момента, как они сюда приехали и познакомились с семейством Граве, у него возникло ощущение «нездешности», словно вывернули наизнанку привычный мир. И дело было не в географии – нет, в чем-то совсем другом, не связанном с четырьмя измерениями. Другой язык, другие люди – спокойные, неторопливые, улыбчивые, – все другое. Из философского ступора он вышел, увидев, как мама Клава, накинув на плечи боа из малиновых перьев, суетливо взбегает по ступенькам храма. Все тут же стало на свои места.

Миша и Ася подошли к аналою. Дьякон вынес на подносе кольца, и священник, спросив предварительно, нет ли у жениха либо невесты препятствий к этому браку, попросил обменяться ими. Когда прозвучали слова: «Венчается раб Божий Михаил рабе Божьей Анастасии», послышались громкие всхлипы. Не в силах справиться с рыданиями, Клава громко высморкалась в носовой платок. На нее стали с удивлением оборачиваться, по храму пополз шепоток. Афанасий взял Клаву за локоть, стараясь успокоить. Он уверял, что не плакать, а радоваться надо. Спросил, не принести ли водички. Стараясь не обращать внимания на все это, батюшка поднес венцы к губам жениха и невесты и начал читать текст из Евангелия, и тут Асе нестерпимо захотелось есть. В животе громко забурчало, да еще и с каким-то кошачьим взвизгом. Она готова была провалиться от стыда, а Миша с трудом подавил смех. В этот момент поднесли чашу с вином, из которой следовало отпить по три глотка. Вино было сладкое, церковное, очень вкусное. Голод прошел, и Ася почувствовала, как по телу прокатилась волна тепла и невероятной радости. Захотелось взлететь под самый купол, как те пылинки, что кружились в солнечном луче над ликом Спасителя, и, немного поплясав с ними, вылететь в узенькое окошко на хорах, устремляясь в синее безоблачное небо.

Молодоженов ждал сюрприз: после венчания их усадили в ландо, запряженное белым в яблоках рысаком, и повезли к озеру. Там они пересели на двухмачтовую яхту «Ольга» – свое имя она получила в честь великой княгини – и отправились в плавание. Николя, капитан яхты и ее владелец, хотел показать ребятам все великолепие канадской осени. Прибрежные рощи были раскрашены в волшебные цвета: от ярко-алого до бледно-розового, от оранжево-золотого до лимонно-желтого, с изумрудными вкраплениями почти еще летней листвы. Ася и Миша узнали, что в Канаде началом осени считают двадцать первое сентября. А сейчас в разгаре «индейское лето», которое в России называется «бабьим».

Свадебный обед прошел весело: много танцевали, даже София с Клавой удивили всех, изобразив нечто похожее на кадриль и польку одновременно. К вечеру развели костры и уселись вокруг петь песни. Афанасий оказался обладателем красивого тенора. Он пел русские романсы под гитару и все время поглядывал на Клаву. Девушки попросили Асю бросить через голову свадебный букет. Она не знала об этом обычае, а когда ей объяснили, с удовольствием откликнулась. Букет взлетел высоко. Одна из девушек подпрыгнула, но не поймала, только задела рукой. Изменив траекторию, букет ударился о Клавину голову и упал к ее ногам. Все захлопали. Клава смутилась, замахала руками, но, увидев, как Афанасий подкручивает седой ус, подняла букет с земли.

Первые месяцы на канадской земле прошли для Миши и Аси как во сне.

– Не знаю, как ты, – однажды разоткровенничался с женой Мишка, – а у меня такое ощущение, будто я готовлюсь к экзамену по русской литературе конца девятнадцатого тире начала двадцатого века. И я нисколько не удивлюсь, если прямо здесь, у нашего дома, встречу графа Толстого или доктора Чехова. Ты меня понимаешь? Все какое-то ненастоящее… литературное, что ли, не знаю, как объяснить. Будто взяли ту Россию, которая давно кончилась, и перенесли сюда, в канадские Березки.

– А мне кажется, что я всегда тут жила. Мишенька, дорогой, не хочу возвращаться, давай останемся. Дом продавать не будем, пойдем учиться, работать. Пожалуйста.

– Да я не против, а вот с мамой как быть? Ведь у нее, кроме нас, никого. А переезжать сюда она не захочет, ты же знаешь. Все про квартиры талдычит, про добро, что всю жизнь наживала.

– Теперь она уже не одна будет, – интригующе улыбнулась Ася. – Разве ты ничего не заметил? Афанасий ей предложение сделал и собирается перебраться в Россию.

– Ты шутишь! Она ничего не сказала.

– Стесняется, наверное. София случайно проговорилась. А я-то думала, с чего это мама Клава преображается на глазах: шепчется с Софией, советуется, что надеть. София пару раз ее в магазины возила и в парикмахерскую. Я чуть не упала, когда увидела ее с новой прической и в элегантном костюмчике с шарфиком. Разговоры у нее только об Афанасии. Теперь вот умотали с ночевкой на Ниагару.

– Вот это да! Надо бы этому процессу придать ускорение. Тогда все решится лучшим образом: мы к ним в гости приезжаем, они к нам, и все счастливы. А нам с тобой пора делом заняться: сдать английский для университета и оформить вид на жительство. Не пожалеешь?

Перед отъездом Клава заявила детям:

– Погуляли, и хватит. Тут хорошо, а дома лучше. Что значит, не вернетесь? Вот Афанасий и тот в Россию рвется. Замуж за него выйду и перевезу, как обещала, а вы что же? Соскучитесь ведь. Его вот мальчишкой сюда привезли, а он все помнит и все тоскует.

– Мам, я учиться здесь буду в университете. И Настя тоже, – спокойно и твердо ответил Михаил. – Выучимся, а там посмотрим. Жизнь, она долгая, может, и в России со временем найдется что делать. Слышала, что София говорила про царя Петра? Не зря он деток боярских в учение к иностранцам отдавал – мозги прочищал на пользу отечеству.

Клава вздохнула и возражать не стала. В глубине души она понимала, что дети правы. Ну что плохого в том, что поживут они тут, в красоте и чистоте этой, среди улыбчивых и вежливых людей. Будут приезжать, в конце концов, а там со временем, может, и вернутся. А пока – пусть. Дома черт-те что творится, сбесились все, друг дружку режут, взрывают: то тебе Карабах, то казахи как с цепи сорвались, то грузины с абхазцами собачатся, и главное – жрать нечего. Как Афанасий не боится? Еще, не дай бог, передумает.

Возвращение Миши и Аси затянулось на долгие годы и могло бы никогда не произойти, если бы не история с книгой, которая, как оказалось, ждала своего часа.

Миша частенько наведывался в Москву, закрутив совместный бизнес с российскими предпринимателями. Ася не приезжала. От одной мысли о свекрови ее мутило, ей и так хватало Клавиных визитов в Канаду. Клава, конечно, скучала по детям, но за эти годы привыкла жить припеваючи вместе с Афанасием. Устроились они на Котельнической. Дети, правда, настояли, чтобы в одной из комнат был открыт музей великой актрисы Татьяны Карпинской. Но это Клаве не мешало. «Пускай народ заходит, веселее даже», – говорила она. Просто так в музей прийти было нельзя – только по записи и обязательно с экскурсоводом. Афанасий от этого даже выиграл: соорудил в коридоре стеллажи с реликвиями Ахтырского полка и рассказывал людям о гусарах, даже стихи Дениса Давыдова читал.