Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата - Ишмаэль Бих

Вечером по радио сообщили, что повстанцы из ОРФ и правительственные войска объединили свои усилия ради свержения гражданского правительства и что все это делается «в интересах нации». Солдаты и боевики, раньше находившиеся в зоне военных действий в лесах, хлынули в столицу. Всю страну захлестнула волна беззакония. Мне все это было ненавистно. Возвращаться к прежней жизни я не желал. Это значило, что на сей раз мне вряд ли удастся уцелеть.

Бойцы РСВС и Объединенного революционного фронта добрались до банковских хранилищ. Они взрывали бронированные двери гранатами или другими средствами и изымали деньги. Иногда они останавливали на улицах прохожих, обыскивали их и отбирали все, что находили. Ими были заняты все средние школы и университетские общежития. Нам было нечем заняться, оставалось только сидеть целый день на веранде без дела. Дядя решил закончить возведение нового дома – я понемногу помогал ему со строительством с тех пор, как переехал из реабилитационного центра. Утром мы отправлялись на этот участок, работали полдня, пока не начиналась послеполуденная стрельба, а потом бежали домой и прятались под кроватями. Но вскоре стало опасно просто долго находиться на улице – очень многих людей убили шальные пули. Так что мы решили пока подождать с окончанием строительства.

Вооруженные люди разграбили все продовольственные магазины и рынки столицы, а из-за общей нестабильности ввоз в город продуктов из-за границы и из деревни прекратился. Чтобы хоть что-то купить, необходимо было пробраться в центр Фритауна, в самую гущу беспорядков. Лора Симмз несколько раз присылала мне деньги, и мне удалось приберечь некоторую сумму. Так что мы с Мохамедом решили отправиться на поиски какой-нибудь еды – гари, консервированных сардин, риса. Я понимал, что рискую: можно было нарваться в городе на моих бывших братьев по оружию, которые убили бы меня, узнав, что я уклоняюсь от участия в войне. Но просто сидеть дома я тоже не мог. Надо было добыть провизии.

Мы слышали, что где-то в центре есть черный рынок. Торговцы приезжают во двор заброшенного дома и продают там продукты, которые иначе как здесь простые люди, не имеющие связи с военными, достать не смогут. Все товары предлагались по двойной цене, но это был единственный доступный нам источник продовольствия. И мы решили двинуться туда. Выйдя из дома очень рано, мы пошли по улицам, с трепетом ожидая, что можем наткнуться на знакомых. Низко опустив головы, проскользнули мимо юных повстанцев и солдат. В заброшенный двор мы пришли, когда продавцы только начали раскладывать продукты. Нам удалось купить рис, немного пальмового масла, рыбу и соль. Тем временем народ стал прибывать – все поспешно совершали покупки, приценивались – у кого на что хватит денег.

Когда мы уже собирались уходить с рынка, к нему подъехал открытый «Лендровер». Вооруженные люди выпрыгнули из него еще до того, как машина остановилась. Они приблизились к толпе горожан и дали несколько предупредительных выстрелов в воздух. Командир в мегафон приказал всем бросить сумки с продуктами, завести руки за голову и лечь лицом на землю. Одна женщина заметалась и попыталась убежать. Солдат с красной повязкой на голове выстрелил ей в голову. Она вскрикнула и навзничь упала на камни. Это вызвало еще большую панику, все бросились врассыпную. Мы схватили свои покупки и тоже побежали, пригибаясь под пулями. Все это было мне очень, очень знакомо.

На пути нам встретился еще один «Лендровер» с военными. Они открыли огонь по продавцам и покупателям. Кого-то сбивали с ног ударами прикладов. Нам удалось спрятаться за стеной, разделявшей двор, где был рынок, и главную улицу. Потом мы быстро, но с большой осторожностью стали пробираться дворами в гавань. Из самого дальнего ее конца – кладбища отживших свое судов и суденышек – мы снова вывернули на основную магистраль города, зажали продукты под мышкой и побежали. До дома оставался последний относительно небольшой отрезок пути. Недалеко от Хлопкового дерева в самом центре города мы наткнулись на марш протеста. Люди в белых футболках и с белыми повязками на головах несли плакаты вроде «Остановите бойню!». Мы попробовали обойти митингующих и свернули за угол. И вдруг оказались лицом к лицу с группой вооруженных мужчин. Некоторые были в гражданской одежде, кто-то – в военной форме. Они бежали нам навстречу, готовясь разогнать митинг. Нам некуда было деться, и, повернув обратно, мы смешались с толпой протестующих. В нее выстрелили слезоточивым газом. У многих началась рвота и пошла носом кровь. Все устремились к Кисси-стрит. Мы с Мохамедом неслись со всех ног, стараясь в суматохе не потерять друг друга. Дышать было невозможно, в горле щипало, будто я вдохнул жгучих специй. Я прикрыл нос рукой, а другой еще крепче сжал мешок с едой. По щекам текли слезы, веки отяжелели, глаза резало. Ярость и отчаяние вскипали внутри, но я старался взять себя в руки. Нельзя было терять присутствия духа и ввязываться в драку. Я знал, что меня тут же прикончат, я ведь теперь гражданское лицо.

Мы бежали вместе со всеми, пытаясь вырваться из толпы и добраться до дома. У меня сильно болело горло, а Мохамед кашлял так, что у него на шее вздулись вены. Наконец нам удалось вырваться из людского потока. Мы жадно припали к колонке с водой. Вдруг к нам приблизилась еще одна толпа. Ее преследовали солдаты. Мы снова рванули вперед, не выпуская из рук сумок с продуктами.

Теперь мы оказались в гуще недовольных студентов на улице, по обеим сторонам которой плотными рядами возвышались многоэтажные здания. Над ней завис вертолет. Он начал медленно снижаться, двигаясь прямо на людей. Было понятно, что сейчас начнется. Поэтому мы бросились к ближайшей водосточной канаве и спрятались в ней. Вертолет был уже метрах в двадцати пяти от земли и тут стал кружить, заставляя колонну протестующих разбежаться по обеим сторонам проезжей части. Из вертолета раздались пулеметные очереди. Студенты пытались укрыться, спасая свои жизни. Шумная улица, только что пестревшая множеством плакатов, за несколько минут превратилась в безмолвное поле боя. Везде лежали убитые и раненые, души которых готовились покинуть бренные тела.

Мохамед и я нырнули в переулок, в конце которого был забор, а за ним – главный проспект. Тут был военный пикет. Вооруженные люди патрулировали весь район. Мы спрятались еще в одной канаве и пролежали там шесть часов, дожидаясь ночи. Под покровом тьмы было легче уворачиваться от пуль, потому что можно было проследить траектории по оставляемому ими красному следу. С нами коротали время другие люди. Студент в голубой футболке постоянно утирал ее краем мокрый лоб. Молодая женщина, наверное, лет двадцати с небольшим, уткнулась лицом в колени, дрожала и раскачивалась из стороны в сторону. Прислонившись спиной к стенке ямы, сидел, обхватив руками голову, мужчина с бородой. Его рубашка была испачкана пятнами чужой крови. Все, что происходило сейчас в городе, казалось мне сущим кошмаром, но все же стрельба и беспорядки пугали меня меньше, чем всех этих людей, не знавших войны. Они столкнулись с ней впервые, и на них было больно смотреть. Хотелось верить, что дядюшка не очень беспокоится сейчас за нас. Послышались новые выстрелы, и мимо проплыло облако слезоточивого газа. Мы зажали носы и дождались, пока ветер погонит газ дальше. Ночь все не наступала, ожидание казалось бесконечным. Но сумерки окутали город в положенный им час, и мы наконец добрались до дома – пригибаясь и мелкими перебежками перемещаясь от одного здания к другому, иногда перелезая через заборы.