Прямой эфир из морга. 30 сложных дел, прошедших через скальпель судмедэксперта - Мишель Сапане

по поводу опубликованной в газете статьи. Затем я забываю об этой истории, будучи уверенным в том, что в Пуатье к нам не может быть никаких претензий, так как после вскрытий мы всегда приводим тело в надлежащий вид, прежде чем вернуть его родственникам усопшего.

Июнь 2011 года. Я получаю внушительных размеров конверт с письмом, написанным от руки очень красивым, неторопливым, почти каллиграфическим почерком. Письмо исключительного качества, что в наши дни стало редкостью. На странице, которая написана от руки, содержится приглашение для всех депутатов поучаствовать в собрании перед зданием больницы в Лансе. К письму прилагаются документы, относящиеся к истории с моргом в Лансе, а также фотографии отчета аутопсии Бетти Л. Упоминается и другая похожая история – Элиан К.

Как-то в конце 2011 года мне позвонили, и в трубке я услышал голос человека, находящегося в большом отчаянии. Оказывается, было создано специальное объединение – «Ассоциация защиты жертв судебно-медицинских вскрытий, сопровождавшихся нарушениями человеческого достоинства». Ассоциация пытается добиться ответов на поставленные вопросы, связанные с теми вскрытиями, которые проводились в морге Ланса. В 2008 году по решению администрации морг был закрыт. Эта история затронула около 20 семей. Почему обратились именно ко мне? Ведь на севере Франции есть много местных специалистов в данной области. Похоже, все дело в том, что судмедэксперты, к которым обратились члены ассоциации у себя на местах, просто не хотели разговаривать на эту тему. Даже те, которые тогда постоянно давали интервью СМИ и появлялись на телеэкранах. Так почему я? Оказывается, решающее значение сыграла моя книга. Чего они ждут от меня? Я объясняю, что не могу критиковать своих коллег в связи с той историей, тем более детали мне неизвестны. Да, я действительно получал фотографии из дела Бетти Л. – это обычные снимки вскрытия. Разумеется, они вызвали сильнейший шок у родственников, но в отчете аутопсии они совершенно уместны. Куда более серьезная проблема состоит в том, что тела не привели в надлежащий вид и не зашили. Мы принимаем полностью устраивающее меня решение: я соглашаюсь выступить в качестве свидетеля в суде высшей инстанции Бетюна, чтобы дать все необходимые уточнения, касающиеся процедуры вскрытия. Я объясню как судьям, так и родственникам, в чем заключается роль судмедэксперта и что входит в его обязанности. До, во время и после вскрытия. Прочитаю так же, как я это делаю в амфитеатре университета в Пуатье. В конце декабря меня официально вызывает в качестве свидетеля адвокат родственников.

11 января 2012 года. Я провожу в дороге весь день: моя командировка начинается в высокоскоростном поезде TGV и заканчивается в местной электричке, которая едет так медленно, что позволяет мне любоваться пейзажами Па-де-Кале и небольшими станциями, сменяющими одна другую. В Бетюне меня встречает гостеприимный президент ассоциации. Я останавливаюсь в гостинице Vieux Beffroi («Старая колокольня»). Из окон моего комфортабельного номера открывается красивый вид на Гранд-Плас – центральную площадь города. Я включаю ноутбук и, пользуясь тишиной, основательно изучаю документы.

Моих коллег (я их не знаю) и двух работников морга обвиняют в надругательстве над телами умерших и местами их захоронения, а также в насилии, повлекшем обезображивание тел. Эти обвинения меня удивляют.

Будучи аспирантом кафедры уголовного права в Институте криминологии Пуатье, я приобрел фундаментальные знания у Жана Праделя – известного во всем мире специалиста в области аутопсии. К числу фундаментальных понятий относились также понимание признаков состава преступления и строгое следование уголовному кодексу. Я сильно сомневаюсь в том, что уголовное преследование приведет к осуждению обвиняемых. Как можно интерпретировать их действия как надругательство над телами умерших, если аутопсия узаконена по требованию судмедэкспертов? Является ли нарушением закона с точки зрения строгой интерпретации уголовного права то, что по завершении вскрытия тело не зашивалось? Не уверен… Ну а насилие, повлекшее обезображивание, по-моему, скорее относится к живым людям. Но меня позвали сюда не для преподавания права, а только для того, чтобы я рассказал о проведении аутопсии.

12 января. После обеда я иду пешком во дворец правосудия. На площади перед входом в здание уже собрались родственники. Меня представляет президент ассоциации, и меня явно ждут. Люди входят в зал уголовного суда спокойно, но я чувствую, что атмосфера напряжена. В углу зала я вижу необычную картину: на судебном процессе присутствуют фотографы. Как правило, фотографов просят выйти перед началом судебного заседания. Я подхожу к ним и понимаю по их реакции, что это сотрудники бывшей службы общей информации (в 2008 году она была включена в состав Центрального отдела общей безопасности). Оригинально! Я подозреваю, что за ассоциацией ведется наблюдение, и у меня возникает вопрос: почему? Наверное, все дело в том, что манифестаций было много, и в конце концов деятельность ассоциации привлекла к себе внимание. Ну что же, как бы то ни было, в моем выступлении нет ничего запретного и ничего революционного!

Судебное заседание начинается. Я не очень понимаю, о чем между собой переговариваются судья и адвокаты. В итоге заседание переносится второй раз подряд, на 7 июня. В толпе раздаются выкрики: «Вы убиваете трупы!». Судья объясняет, но его аргументы звучат для всех неубедительно: перенос заседания якобы связан с поздней передачей документов участвующим сторонам. Процедурная проблема! Всех выводят из зала. Я встречаюсь с возмущенными родственниками и их адвокатом в кулуарах суда. Так как выступить мне не пришлось, я спонтанно провожу небольшое собрание для оставшихся и рассказываю им об аутопсии: зачем она нужна, как она проводится, что происходит с телом потом (в норме), наши традиции достойного отношения к телам умерших людей и т. д. Затем я возвращаюсь в Пуатье.

7 июня 2012 года. Я снова в Бетюне. Председатель суда больше не желает терпеть вызывающее поведение и оскорбительные выкрики присутствующих и сразу же обращается к ним с предупреждением: «Я понимаю, как больно видеть, что с телом умершего близкого человека обращались не так, как следует. Тем более что речь идет о насильственных смертях, убийствах и суицидах, жертвами которых в ряде случаев становились только начинающие жить люди. Но в этом зале нет убийц. Я не хочу никаких перегибов и прошу публику держать себя в руках и воздержаться от оскорблений». Затем следуют четыре часа обсуждения процедурных деталей о бесперспективности юридических преследований и три часа закрытого совещания судей. В итоге председатель суда объявляет об истечении срока исковой давности, и поэтому рассмотрения дела по существу не будет. Судебное заседание закрывается, родственники ошеломлены и ничего не могут понять. Изумление сменяется возмущением и бранью: «И это называется правосудием? Дерьмо это, а