Закон - тайга - Эльмира Нетесова

Условники все чаще интересовались заработками, условиями, льготами для переселенцев.

И хотя скрывали друг от друга намерения — а вдруг семья откажется? — глаза выдавали.

Ждали писем. И Лешка Бурьян с нетерпением ждал. А ему телеграмма пришла. Срочная. «Высылай вызов. Приедем сразу. Ждем встречи. Целуем все».

Мужик на радостях к участковому вприскачку примчался… Телеграмму показал. Дегтярев не промедлил. До освобождения два месяца человеку осталось. Хороший работник в Трудовом появится. Постоянный. Вот и заторопился. В три дня все уладил.

А дом для новой семьи сельчане на аврал взяли. Кто белил, кто красил, кто стеклил. Двери навешивали, клеили обои. Другие стол уже смастерили. Надежный, прочный. По нему хоть кулаком хозяин грохнет, стол не дрогнет. Выдержит, не охнув.

Ведра и миски, ложки и кастрюли семье на первый случай понесли соседи. Дашка вместе с бабами полы отскоблила до белизны.

Фартовые, глядя, как копошатся работяги, перестали зубоскалить. Тоже задумались. Но о своем и по-своему. Никто из них не думал оседать в Трудовом. Во всяком случае, вслух не говорил.

Но вот эти работяги душу перевернули своими заботами. Обживают Трудовое. А зачем? Не все идиоты, А Леха Бурьян так и вовсе путевый мужик. Со всеми в кентах. Не гляди, что работяга, черная кость. С ним не западло было и склянку раздавить. А гляди, решился!

И, скинувшись по стольнику в пидерку, принесли Лехе деньги на обживание, на хозяйство. Чтоб не совсем голожопым семью встретить в новом доме.

Леха — деньгу в кулак. От счастья вспотел. И бегом к Дашке. Она — своя. Путнее присоветует. Сама обживалась. Пусть поможет ему. Чтоб и в его доме уют был.

Дашка вначалерастерялась. А потом решилась помочь. Кто как не она поймет условников?

Покупки по списку, чтоб все честь по чести. Ведь с женщиной дети приедут. Трое. Всех обогреть надо, накормить. Не упустить ни одной мелочи.

Дашка даже о Дегтяреве забыла. Целыми днями в заботах. Когда получили телеграмму, что семья уже выехала из Владивостока, вспомнили о праздничном столе, о внешнем виде Лехи.

Дарья три ночи шила ему рубахи и шаровары. Даже куртку из черного сукна, с замками-«молниями» смастерила. Всем сельским мужикам на зависть.

Продавщица весь склад на дыбы поставила, но сыскала Бурьяну подходящий костюм. Недорогой, приличный.

Теперь все ждали семью с часу на час. Леха каждый поезд встречал. Ждал свою кудрявую девочку-жену. С букетом цветов в вагоны лез.

А семья прибыла незамеченной, не увиденной никем.

Седая женщина, с изможденным, желтым лицом, вышла на перрон, поддерживаемая взрослыми сыновьями. Пятнадцать лет прошло. Леха не узнал. Лишь по голосу. Его окликнули. Он глазам не поверил. Все годы держался. Сколько горького хватил. А тут, как ребенок, на хрупком плече жены заплакал горючими слезами. И за ее, и за свое, и за сыновье — разом…

Мечтал жену в дом на руках внести. А вместо этого самого валерьянкой отхаживали. И торжественный ужин на выходной перенесли. Хозяин сдал. Радость подкосила…

Пятнадцать лет… Они незаживающими рубцами останутся в памяти.

Жена Бурьяна уже на другой день после приезда к Дарье пришла. Обняла, сестрой назвала. Прижалась мокрыми глазами к щеке, долго благодарила за все и за Лешку, которого словно брата своего присмотрела.

Специальность? Их у Тони было много. И самая нужная: штукатур-маляр.

Дашка тут же отвела женщину к Дегтяреву. Тот от радости на месте усидеть не смог. Значит, будет кому отделать свою школу, больницу, детсад! Были б руки! Работы хватит! И участковый привел Тоню в сельсовет. Нужного человека судьба подарила.

За семьей. Бурьяна еще три семьи приехали. Теперь уж условники еле успевали. Срубы выросли на второй улице. И Трудовое походило на настоящее село.

Дома закрыли от чужих глаз бараки. В них — условники. Горе. Но оно перестает быть главным здесь.

Вон уже смеются дети, играя в лапту за домом. И условников не боятся. Да и чего их пугаться? Люди как люди. Никому зла не причиняют. Зачем о них злое думать?

Но однажды рано утром Трудовое разбудила протяжная сирена милицейской машины, служившая сигналом каждому жителю села, — несчастье пришло. Проснитесь!

В осенней сырой тайге нашли убитым Дегтярева.

Он лежал, обняв руками кочку, будто уснул ненадолго. На голове кровь, и висок, рассеченный топором, успел почернеть.

Рядом с участковым валялся окровавленный топор Гориллы,

Вокруг — ни души. Лишь осенняя тайга, словно оплакивая участкового, сыпала и сыпала на него золотые и багровые листья, словно стыдясь за людей, украшала тело осенней радугой.

— Даже скрывать не стал, гад, что убил человека! Бандит и есть бандит. Ничто не перемелет их. Зря он верил всякому гаду! — сдавил кулаки молодой милиционер и зашагал к машине, стиснув зубы до боли.

Жители Трудового враз узнали о случившемся.

Сонного Гориллу вытащили милиционеры из постели и под грубые окрики, подталкивая в спину прикладами, повели через все село в дежурную часть.

Толком не проснувшийся, он не понимал, что случилось, почему его подняли в такую рань и гонят пинками, как провинившегося фраера на разборку.

Гришка продирал глаза кулаками. Вчера в тайге допоздна был, устал. Отдохнуть не успел.

А люди, жители Трудового, смотрели в окна, видели, как вели по дороге спотыкающегося Гориллу. Одни удивлялись, сочувствовали, другие сразу не поверили, иные, вздохнув, качали головами.

Некоторые жители, не поверив в услышанное, пошли в тайгу. Увидеть, убедиться своими глазами захо

тели. Чтобы не из рассказов, не по слухам знать о случив шемся.

Но милиционеры не подпускали к участковому никого Они ждали следователя из Поронайска, уже позвонили в прокурату ру, сообщили о случившемся и в горотдел милиции.

— Машина из Поронайска уже вышла, в Трудовое едет Кравцов, — ответили по телефону.

И село замерло. Затих смех, ни громких голосов, ни брани Будто перед грозой.

Дашка, услышав о Дегтяреве, не поверила.

Только вчера вечером встретила его около магазина. Участковый поздоровался приветливо, словно и не было пожара в бане. Наговорил ей кучу комплиментов. И полушутя пообещал перебраться к ней насовсем, на должность личной охраны.

— Я ведь уже вольная, — напомнила ему Дашка, сделав вид, что не поняла намека.

— В том-то и беда моя, что нынче у тебя крылья свободные, упорхнуть можешь, исчезнуть. А на вольных птиц нынче ловцов много развелось.

— Отчего же моего согласия на охрану не спросишь? — усмехалась Дарья.

— Спросил бы, да нынче робею. Не по птице клетка. Да и станет ли лебедушка с вороном век вековать? — заглянул в глаза смеясь.