Уроки мудрости - Фритьоф Капра

Так как я знал, что Саймонтон в своей практике постоянно имеет дело со смертью, мне было интересно, как он сам определяет смерть.

– Что касается рака, то одной из главных проблем здесь является то, – объяснил он, – что мы подразумеваем, что люди, умирающие от рака, не хотят так умереть, что они умирают против своей воли. Многие из больных раком чувствуют то же.

Мне было не совсем ясно, что имеет в виду Саймонтон. «Мне казалось, что люди вообще не хотят умирать», – вставил я.

– Нас учили верить в это, – продолжал Саймонтон, – но я в это не верю. Я убежден, что все хотят жить и умереть в разной степени в разные дни. В настоящий момент та моя часть, которая хочет жить, значительно доминирует над той частью, которая хочет умереть.

– А всегда ли в нас есть часть, которая хочет умереть?

– Да, я думаю, всегда. Сейчас говорить, что я хочу умереть, не имеет на самом деле смысла для меня, но в чем есть смысл, так это в том, чего я хочу избежать: избежать определенной ответственности и т. п. А когда не остается другого выхода, тогда смерть или, по крайней мере, болезнь становится более приемлемой.

– То есть смерть как средство побега была бы плохим способом умирания.

– Да, я не думаю, что-то здоровый способ умирания. Другая часть, которая может захотеть смерти, – продолжал Саймонтон, – это часть, которая хочет наказать. Многие люди наказывают себя и других с помощью болезни или смерти.

Теперь я начал понимать. «В конце концов, – заинтересовался я, – может появиться составляющая, которая скажет: «Я прожил свою жизнь, пора уходить». И это будет духовная составляющая».

– Да, – заключил Саймонтон, – и я бы сказал, что это здоровая смерть. Я верю, что в таком контексте можно умереть и без болезни. Мы этим особо не занимаемся. Мы просто не видим людей, которые живут полной жизнью, а затем умирают красивой, здоровой смертью.

В очередной раз я был поражен глубоко духовным подходом Карла, его убеждениями, которые должны были постоянно крепнуть в процессе его каждодневной практики искусства исцеления.

В заключение нашей дискуссии о биомедицинском подходе я спросил Саймонтона о его взглядах на будущее биомедицинской терапии. Он ответил, ссылаясь на собственную практику.

– Прежде всего поймите, что я сам не назначаю медицинского лечения своим пациентам, – начал он. – Я просто слежу за тем, чтобы они его получали. Я наблюдаю, что по мере того, как моим пациентам становится лучше, они принимают меньше лекарств. Так как медицинская система объявила этих людей неизлечимыми, их доктора не возражают, если они сами берутся направлять и дозировать свое лечение.

– А что если вы вместе с ними откажетесь от медицинского лечения? – спросил я. – Что будет с вашими пациентами?

– На это ответить затруднительно, – задумчиво сказал Саймонтон. – Важно понять, что нас воспитывают в надежде, что медицина всегда поможет нам. Назначение лекарств – очень могущественный символ нашей культуры. Я думаю, что было бы преждевременным отказываться от него прежде, чем культура подойдет к такому этапу, когда надобность в нем отпадет сама собой.

– Случится ли это когда-нибудь?

Саймонтон задумался, прежде чем дать точный ответ на мой вопрос.

– Я думаю, что медицинскую терапию будут применять еще долго к людям, которые к ней привыкли, может быть, даже всегда. Но по мере того как общество будет меняться, потребность в медицинской терапии будет все уменьшаться. Чем больше мы будем понимать психику, тем меньше будем зависеть от физического лечения, и под влиянием перемен в культуре медицина в конечном счете эволюционирует в более тонкие формы.

К концу первого дня наших бесед я получил много важных уточнений моей концепции, новых открытий и живых иллюстраций. Во второй и третий дни я попытался углубить и конкретизировать вновь полученные знания, сконцентрировав дискуссию на подходе Саймонтона к раковым заболеваниям. Я начал с вопроса о том, что дала ему его практика в отношении знаний об общей природе болезни.

Саймонтон сказал мне, что важнейшее открытие, которое он для себя сделал, касается роли болезни как «средства решения проблем». Из-за социальных и культурных условий, как он объяснил, люди часто не могут разрешить стрессовые ситуации здоровым способом и поэтому выбирают – сознательно или бессознательно – заболевание в качестве выхода.

– Относится ли это к депрессии или к другим формам психических заболеваний? – спросил я.

– Полностью, – ответил Саймонтон. – Что интересно в психических заболеваниях, так это то, что они не сопровождаются злокачественными явлениями. Например, доподлинно известно, что кататоническая шизофрения не способствует развитию рака. Это наблюдение действительно было очень интересным.

– Можно предположить, – рассуждал я, – что, когда я сталкиваюсь со стрессовой ситуацией или переживаю жизненный кризис, у меня есть выбор. Кроме всего прочего, я могу вырастить в себе рак или развить кататоническую шизофрению, но только не то и другое одновременно.

– Правильно, – подтвердил Саймонтон. – Это два почти взаимоисключающих решения. Имеет смысл рассмотреть психологический процесс в обоих случаях. Кататоническая шизофрения характеризуется полным уходом из реальности. Кататонические шизофреники почти полностью отключают свое мышление и отключаются от внешнего мира. Потому они не испытывают неудовлетворенности, чувства потери и других переживаний, которые ведут к развитию рака.

– Итак, это два нездоровых способа избежать стрессовой жизненной ситуации, – подвел я итог. – Один ведет к физической болезни, другой – к душевному заболеванию.

– Верно. Но мы должны также учитывать и другой путь бегства, – продолжал Саймонтон, – путь социальных патологий: бесконтрольное поведение, преступление, наркоманию и т. д.

– Но не будете же вы называть это болезнью?

– Буду. Я думаю, что правильнее назвать это социальной болезнью. Антисоциальное поведение – это обычная реакция на стрессовые жизненные ситуации, что нужно учитывать, когда мы говорим о здоровье. Если имеет место снижение заболеваемости, но в то же время оно сопровождается ростом преступности, то это значит, что мы ничего не сделали для улучшения здоровья общества.

Такой широкий, многомерный взгляд на здоровье глубоко взволновал меня и оказал на меня сильное впечатление. Если я правильно понял Саймонтона, он полагает, что при столкновении человека со стрессовыми ситуациями перед ним встает выбор между несколькими патологическими путями побега. Если побег в физическое заболевание заблокирован успешным медицинским вмешательством, то человек может выбрать побег в преступление или в безумие. «Правильно, – заключил Саймонтон, – и это более состоятельный подход к здоровью, чем предлагает узкая точка зрения медицины. Тогда встает интересный вопрос, были ли у медицины успехи. Мне кажется, что некорректно говорить о прогрессе в медицине, если не рассматривать при этом другие глобальные аспекты здоровья. Если вам по силам снизить уровень