Антрополог на Марсе - Оливер Сакс

Видимо, помимо абстрактного визуального восприятия, Стивен обладал и образным восприятием, которое помогло ему в рисовании выработать свой стиль. Но вызвало ли это «картинное» восприятие духовный внутренний резонанс, оставалось неясным. Вкладывал ли он душу в свои рисунки или, рисуя, совершал всего лишь механические движения?

Я показал Стивену портрет женщины работы Матисса и попросил перерисовать его (Эндрю и Маргарет Матисса очень любили, и у них было несколько репродукций его картин). Стивен быстро сделал рисунок, допустив некоторые неточности, но стиль художника выдержал. Через час я снова попросил Стивена нарисовать тот же портрет, но теперь только по памяти. Рисунок и на этот раз немного разнился с оригиналом, равно как и с первым рисунком Стивена. Он сделал по памяти еще три аналогичных рисунка, каждый раз с перерывом в час. Все они отличались как друг от друга, так и от первых двух, но, как и первые два, были выполнены в манере Матисса. Таким образом, Стивен сумел извлечь «экстракт» из стиля художника и использовать его при работе. Но было ли это восприятие Стивена чисто зрительным или ему удалось понять манеру Матисса и его индивидуальное видение на более высоком чувственном уровне?

Я спросил у Стивена, помнит ли он мой дом и не сможет ли нарисовать его снова. Он кивнул и вскоре показал мне рисунок, который отличался от первого, нарисованного два года назад. На первом этаже дома Стивен нарисовал всего лишь одно окно вместо двух, перила крыльца исчезли, но зато лестничные ступеньки стали отчетливее. Рядом с домом Стивен нарисовал высокий флагшток с поднятым американским флагом — видимо, таким образом он решил подчеркнуть, что я живу в США. И все же, несмотря на произведенные изменения, Стивену удалось сохранить на этом втором рисунке «архитектурный стиль» дома, продемонстрировав снова свою способность схватывать и надолго запоминать главное из увиденного.

Тесты мало что прояснили. Стивен казался одновременно и слабоумным, и талантливым юношей, и у меня возникли вопросы. Существовали ли его недостатки и сильные стороны обособленно друг от друга или они на каком-то высоком уровне взаимодействовали друг с другом? Могут ли качества, присущие людям, страдающим аутизмом, подобные точности и конкретности, являться при определенных условиях сильными сторонами аутичного человека, а при других условиях — его недостатками? Кроме того, меня волновала мысль, что, пытаясь с помощью тестов определить слабости и степень специфической одаренности Стивена, я не сумел раскрыть его личность, оценить его духовные качества.

Перед отъездом в Россию я написал Уте Фрит, одной из разработчиков тестов, которыми я воспользовался, и чью книгу «Аутизм. Объяснение загадки» я недавно перечитал: «Завтра еду со Стивеном в Россию. Я подверг его тестам, определив сильные и слабые стороны, но не сумел оценить его личность. Возможно, что неделя, проведенная вместе с ним, поможет мне лучше понять его».

Питая такие надежды, я отправился вместе с Маргарет, Стивеном и Аннетт на неделю в Россию. Сидя вместе с нами в зале ожидания Гэтвика,[186]Стивен погрузился в журнал «Классические автомобили». Он разглядывал картинки с большим вниманием, не отрываясь от журнала в течение получаса, удивив меня своей необычной сосредоточенностью. Иногда он подолгу вглядывался в приглянувшуюся картинку, и я решил про себя, что такая картинка надолго запечатлится в его удивительной памяти.

В самолете я протянул Стивену открытку с видом Балморала.[187]Взглянув на открытку, Стивен вернул ее мне и принялся рисовать замок по памяти. Он так увлекся своим занятием, что только мельком удостоил вниманием Атлантический океан, простиравшийся внизу под крылом самолета.

Когда мы прилетели в Москву и вышли на привокзальную площадь, Стивен стал разглядывать желтые с шашечками такси и черные ЗИЛы, но вскоре оставил это занятие и, несколько раз чихнув, стал недовольно морщиться, чему виной был загазованный воздух в районе аэропорта, — у Стивена было сильно развито обоняние. Мы сели в автобус. Было два часа ночи, и березы, мелькавшие за окнами нашей машины, были освещены серебристым светом луны, представляя собой красивое зрелище. Стивен, прижавшись к стеклу, не отрывал глаз от необычного вида.

На следующее утро мы гуляли по Красной площади, освещавшейся приветливыми лучами майского солнца. Стивен вел себя свободно, непринужденно, с любопытством оглядываясь по сторонам и беспрестанно фотографируя Кремль и близлежащие здания. Прохожие останавливали на нем взгляд — видимо, темнокожие люди им были в диковину. Вскоре Стивен нашел подходящее место, устроившись на котором, собирался сделать рисунок Спасской башни Кремля. Маргарет поставила на этом месте раскладной стул, и Стивен принялся рисовать. Пассивный и апатичный во многих аспектах жизни, Стивен преображался, когда дело доходило до рисования, — его лицо просветлело, глаза загорелись.

За его работой следили сменявшие друг друга прохожие и туристы, но Стивен не обращал на них никакого внимания — возможно, он их даже не замечал. Бубня что-то себе под нос, он неторопливо водил по бумаге карандашом, зажатым по-детски между безымянным и средним пальцами. Однажды он прервал рисование, неожиданно захихикав, — позже он объяснил, что вспомнил сцену из «Человека дождя».[188]Время от времени Маргарет похваливала его, иногда давая советы, и хотя Стивен, как всегда, рисовал в необычной, только ему присущей манере, он к ним неизменно прислушивался и следовал им.

В тот же день мы осмотрели экспозицию Исторического музея, монументального красного кирпичного здания, построенного по проекту английского архитектора. Когда мы вышли на улицу, Маргарет попросила Стивена еще раз взглянуть на здание, чтобы запомнить и позже нарисовать. Однако, когда, вернувшись в гостиницу, Стивен нарисовал здание Исторического музея, то, к моему удивлению, рисунок оказался неточным: Стивен увенчал здание шестью луковичными куполами.

Неужели ему изменила память? Озадаченный этой мыслью, я попросил Стивена нарисовать собор Василия Блаженного. Рисунок был готов через пять минут и отличался точностью исполнения. В тот же день Стивен по собственному почину нарисовал Центральный торговый зал ГУМа, в который мы заходили. И этот рисунок был точен, и даже с подписью — ГУМ. Выходило, у Стивена с памятью все в порядке — он даже запомнил написание русских букв. Но тогда почему же нарисованное Стивеном здание Исторического музея не соответствовало действительности? Сам Стивен на это вразумительного ответа не дал. Маргарет высказала предположение, что Стивен плохо всмотрелся в здание, ибо его внимание могло быть отвлечено стоявшими рядом со зданием московскими полицейскими. Я рассудил по-другому: Стивен просто хотел придать заданию большую привлекательность.