Земля обетованная - Барак Обама

расистской в своей основе. Он предположил, что за эпидемией СПИДа стоит правительство США. Он восхвалял лидера "Нации ислама" Луиса Фаррахана. Все нападки на него были на расовой почве, а мое осуждение его предыдущих заявлений он отверг как то, "что делают политики", чтобы быть избранными.

Или, как позже скажет Марти, "он набросился на их задницы в полном гетто".

Я пропустил прямую трансляцию, но, посмотрев повтор, понял, что должен сделать. Следующим днем я обнаружил себя сидящим на скамейке в раздевалке средней школы в Уинстон-Салеме, штат Северная Каролина, вместе с Гиббсом, глядя на стены, выкрашенные в промышленный зеленый цвет, на затхлый запах футбольной формы, в ожидании заявления для прессы, в котором я навсегда разорву свои отношения с человеком, который сыграл небольшую, но важную роль в становлении меня как человека; с тем, чьи слова когда-то послужили девизом для речи, которая вывела меня на национальную сцену; с тем, кто, несмотря на все свои теперь уже непростительные слепые пятна, никогда не проявлял ко мне ничего, кроме доброты и поддержки.

"Ты в порядке?" спросил Гиббс.

"Ага".

"Я знаю, что это не может быть легко".

Я кивнул, тронутый заботой Гиббса. Для нас двоих не было нормой признавать давление, которое мы испытывали; Гиббс был в первую очередь воином, а во вторую — шутником, и в дороге мы обычно предпочитали легкое подтрунивание и юмор, сдобренный ненормативной лексикой. Но, возможно, потому, что он вырос в Алабаме, он лучше других понимал сложности расы, религии и семьи, а также то, как добро и зло, любовь и ненависть могут быть безнадежно запутаны в одном сердце.

"Знаешь, я не уверен, что Хиллари ошибается", — сказал я ему.

"О чем?"

"О том, что я испорченный товар. Я иногда думаю об этом, о том, что это не должно быть связано с моими собственными амбициями. Речь должна идти о том, чтобы сделать страну лучше", — сказал я. "Если американский народ не сможет забыть об этой истории с Райтом, и я, шатаясь, доберусь до номинации, но проиграю в генеральной, что хорошего я сделал?".

Гиббс положил руку мне на плечо. "Ты не проиграешь", — сказал он. "Люди ищут что-то настоящее, и они увидели это в тебе. Давай просто покончим с этим дерьмом раз и навсегда, чтобы мы могли вернуться к напоминанию им, почему ты должен быть президентом".

Мое краткое заявление, в котором я безоговорочно осудил преподобного Райта и отмежевался от него, выполнило свою задачу. Если оно и не развеяло полностью опасения избирателей, то, по крайней мере, убедило репортеров, что мне больше нечего сказать по этому вопросу. Вернувшись на предвыборную тропу, мы переключили свое внимание на здравоохранение, рабочие места, войну в Ираке, не зная, как именно все это будет происходить.

Затем мы получили помощь из неожиданного места.

В течение весны 2008 года цены на бензин стремительно росли, в основном в результате различных перебоев с поставками. Ничто так не портит настроение избирателям, как высокие цены на бензин, и Джон Маккейн, желая вырваться вперед, предложил временно отменить федеральный налог на бензин. Хиллари немедленно поддержала эту идею, и команда спросила меня, что я хочу сделать.

Я сказал им, что я против. Несмотря на некоторую поверхностную привлекательность, я знал, что это приведет к истощению и без того истощенного фонда федеральных автодорог, что приведет к сокращению инфраструктурных проектов и рабочих мест. Основываясь на своем опыте работы в качестве сенатора штата Иллинойс, где я однажды голосовал за аналогичное предложение, я был уверен, что потребители не увидят большой выгоды. На самом деле, владельцы автозаправочных станций с такой же вероятностью будут поддерживать высокие цены и увеличивать собственную прибыль, как и передавать экономию в три цента за галлон автомобилистам.

К моему удивлению, Плауфф и Экс согласились. Более того, Экс предложил выделить мою оппозицию как доказательство того, что я готов быть честным с избирателями. На следующий день я стоял у бензоколонки и приводил свои аргументы перед толпой репортеров, противопоставляя то, что я считал серьезной, долгосрочной энергетической политикой, типичному решению Вашингтона, которое предлагали и Маккейн, и Хиллари. Я сказал, что это было небольшое политическое позерство, призванное создать видимость действий без реального решения проблемы. Затем, когда и Хиллари, и Маккейн попытались изобразить меня как не имеющего отношения к делу и не заботящегося о том, что несколько сотен долларов могут значить для рабочих семей Америки, мы удвоили свои усилия, сняв телерекламу по этому вопросу и запустив ее без остановки по всей Индиане и Северной Каролине.

Это был один из самых гордых моментов, когда мы заняли жесткую позицию без помощи опросов и перед лицом экспертов, которые считали нас сумасшедшими. Мы начали видеть в данных опросов признаки того, что избиратели покупают наши аргументы, хотя никто из нас в этот момент — даже Плауфф — больше не доверял данным. Как пациент, ожидающий результатов биопсии, кампания жила с возможностью плохого исхода.

В ночь перед праймериз мы провели вечерний митинг в Индианаполисе, на котором выступал Стиви Уандер. После моей речи Валери, Марти, Эрик и я расположились в небольшой комнате, наслаждаясь музыкой, пивом и холодным куриным ужином.

Мы были в задумчивом настроении, вспоминали радости Айовы, душевную боль Нью-Гэмпшира, волонтеров, с которыми мы познакомились, и новых друзей, которых мы обрели. В конце концов, кто-то заговорил о выступлении преподобного Райта в Национальном пресс-клубе, и Марти с Эриком начали по очереди разыгрывать некоторые из наиболее мучительных реплик. То ли это был признак усталости, то ли тревожное предвкушение голосования на следующий день, а может, мы просто осознали абсурдность наших обстоятельств — четыре давних друга, афроамериканцы из Саут-Сайда Чикаго, ели курицу и слушали Стиви Уандера в ожидании, станет ли один из нас демократическим кандидатом в президенты США — мы все начали смеяться и не могли остановиться, тот глубокий, вызывающий слезы, падающий из кресла смех, который является кузеном отчаяния.

Затем вошел Экс с самым несчастным видом.

"В чем дело?" сказал я, все еще смеясь и пытаясь перевести дыхание.

Экс покачал головой. "Я только что получил наши ночные цифры… нас было двенадцать в Индиане. Я просто не думаю, что мы справимся".

На мгновение все замолчали. Потом я сказал: "Экс, я люблю тебя, но ты — даун. Либо бери выпивку и садись с нами, либо убирайся отсюда".

Экс пожал плечами и вышел из комнаты, забрав с собой свои переживания. Я оглядел своих друзей и поднял пиво в тосте.

"За