Искра Зла - Андрей Дай

В пяти дневных переходах к югу от Камня, в месте, где сливаются стремительная серо-зеленая Шелеска, текущая с Железных гор и Круша — темная задумчивая гостья из Великого леса, на островке возвышаются развалины совершенно древних построек. Старики говорят, даже Спящие не помнили, кто и зачем выстроил из нездешнего белого камня богато украшенные резьбой и статуями храмы. Как, впрочем, не ведали и того, когда и почему оказались разрушены.

Барон Эмберхарт, не тот корыстный старик, что чуть не продал принца эковертову посольству, а другой — правивший городом во времена чудского сражения, привез из Империи мастеров, выдумавших и построивших этот потрясающий мост. Немецкие, игларские да и орейские купцы охотно скинулись серебром ради такого дела. Князь Каменьский же привез для украшения величественной постройки тридцать две каменных фигуры, найденные в тех самых древних развалинах.

Удивительная женщина с хвостом, как у рыбы, и волчица, кормящая двух человеческих малышей, закованный в броню надменный рыцарь в шлеме, сдвинутом на затылок, и кудрявый парень в лаптях и с взвевающемся по ветру плаще на стремительно мчащей лошади, лев с человеческим лицом и приготовившийся к атаке тур. Люди, животные, два удивительных змея, один из которых даже с крыльями, существа, которых просто не может быть…

Мост, как творение человеческих мыслей и рук — был великолепен. Статуи совершенны и неповторимы. Я не подгонял соловушку, лениво шагающую следом за здоровенным боевым конем Ратомира. Честно говоря, доехав до первой же статуи, вообще перестал обращать внимание на дорогу.

Мост как-то неожиданно кончился. Вроде вот только что я плыл между творениями рук гения, и вдруг грубые покрытые мхом камни городской стены, вонь и гомон густонаселенного места.

Узкие улицы с желобом посередине, в котором текли нечистоты. Постоянно куда-то торопящиеся горожане. Целые отряды, полки и армии мчащихся по своим делам людей. Толпы на площадях. Крики и вопли пытающихся друг до друга докричаться. Лошади, кажущиеся лишними в человеческом муравейнике. Лощеные кошки на подоконниках и облезлые бездомные псы, ищущие собачьего счастья под ногами прохожих. Крысы, шныряющие в переулках среди груд отбросов. Отвратительно воняющая пища, продаваемая на любом углу, тут же на этом самом углу приготовленная. Смрад, пыль, алчность и суета. После великолепия молчаливых статуй Эмберхарт казался не более чем выгребной ямой.

Я чихал, меня подташнивало и бесила медлительность, с которой наш караван пробирался по вечно сумеречным улицам. И когда заметил, что наметилась остановка у корчмы на обед, крикнул принцу:

— Подожду вас там, за стенами.

— Осторожнее там, — неслышно сказали губы командира. Я кивнул и продолжил путь, отметив краем глаза, что с десяток наших дружинников и пара повозок, последовали за мной. Видно, не один я считал сомнительным удовольствие отобедать неизвестно чем в городе. Живой огонь и шипящий жир, капающий с тушки только что подстреленного кабанчика, под голубым пологом неба и со стенами из тысяч деревьев не в пример милее моему сердцу.

Угрюмые улицы и переулки не желали отпускать. Сердце тревожно билось. Дома выглядели одинаковыми, встречные пешеходы — на одно лицо. Ветер трусил спускаться в эти каменные овраги, и солнца не было видно. С трудом удалось отодвинуть в сторону мысль, будто я заблудился и придется вечно, пока не упаду от голода и усталости, бродить по мрачным лабиринтам неприветливого поселения. Стоило разбудить Спящих хотя бы для того, чтоб они ужаснулись этому людскому общежитию. И стерли его с зеленого лица мира.

Показавшиеся вдалеке северные ворота вызвали чувство благоговения. Словно они были входом в величественный храм добрых и справедливых Богов. Соловая моя лошадка, почуяв запах живой травы, заторопилась. И хотя дома щитовым строем стояли и за каменной стеной, все-таки дышалось в предместьях гораздо легче. А когда улицы раздвинулись огородами, все чаще у дороги попадались деревья и иссяк раздражающий и шумный людской поток, я был счастлив. У первой же рощи, едва услышав журчание родника, я обессилено рухнул на траву. Чудовищно огромный злой город дался мне труднее пыток в шатре Сократора.

Со стороны город выглядел много милее. Словно драгоценная игрушка, сделанная опытной рукой ювелира. Ажурные башенки с крохотными зубчиками, красные, желтые, коричневые крыши домиков, тонкие шпили замка, пятнышки знамен над воротами. Хотелось взять это чудо в руки и повертеть, разглядеть подробности со всех сторон, удивиться и восхититься мастерством рук человеческих. Если бы не желто-серая муть, удушающее зловонное проклятие, куполом накрывающее город, им можно было бы даже любоваться.

Издали. Так, чтобы видеть одновременно и разноцветное пятно Эмберхарта, и серебряную полосу реки, и угрюмую коричневую полоску высокого глинистого дальнего берега, и туманные, голубыми тенями островерхих облаков на горизонте, Нимезийские горы. Едва покинув левый, орейский берег Великой, я уже отчаянно скучал по родной земле.

Впрочем, после доброго, истекающего жиром, хорошо прожаренного куска кабанятины мерзкий привкус городской пыли пропал. Я сидел, привалившись спиной к толстому стволу дерева, походившего на сосну, на краю рощи таких же отблескивающих золотом гигантов. Разглядывал вереницу людей, всадников и повозок стремящихся въехать или выезжающих из ворот. Забавно было наблюдать, как вполне вроде нормального размера люди, лошади и быки постепенно становятся все меньше, пока не превращаются в существа размером с муравья, сливаясь с другими, растворяясь во множестве таких же насекомышей. Или когда происходило обратное действие: серые шевелящиеся безликие точки вдруг обретали конечности, их тела наливались цветом. И вот уже мимо весело катят саженые колеса телег очередного каравана…

Смотрел на людей. Гадал, кто они, откуда, что за горе сгибает их спины или какова причина радости. Отметил, как сильно отличается поведение туземных крестьян от повадок земледельцев в орейских княжествах. С какими покорными лицами, с какой прытью, стаскивают они шапки с коротко стриженых голов, как изгибаются в глубочайшем поклоне при каждой встрече с более или менее прилично одетым человеком. И дивился, когда разнаряженный в драгоценные ткани молодчик, проезжая мимо на лошади, даже не потрудился хотя бы кивнуть в ответ. Казалось, он их вообще не видел…

Группу пестро одетых всадников, мчавшихся по пыльной дороге, не обращая ни малейшего внимания на удирающих с их пути людей, трудно было не заметить. Резвые лошади, разноцветные попоны, флаги с гербами, странного покроя, расшитые знаками накидки, мечи на поясе — я не сомневался, что видел отряд рыцарей, отправившийся на тот самый турнир.

Не доезжая саженей двадцать до нашего бивуака, старший из группы — плечистый темноволосый бородатый мужчина лет сорока со знаком черной осы на желтом фоне на накидке — вдруг придержал коня. Над воротами Эмберхарта висел огромный щит с точно таким же гербом, так что передо мной наверняка был член семьи местного барона. Оса, только гораздо меньшего размера, нашлась и на плащах шестерых его спутников — явно дружинников. У семерки остальных рыцарей гербы были другие. Позади всех, на козлах странной двухколесной повозки ехал еще один невзрачно одетый человек. И когда предводитель все-таки остановился, именно этого, невзрачного, жестом подозвал к себе.