Дар берегини - Елизавета Дворецкая

– Да кабы мне молодая невеста не пристала, – он в свой черед наклонился через стол к Свену, – не я бы на сем месте сидел, а другой кто. Или вы там не ведаете, каков должен быть князь деревский? Не только такой, кто все поконы знает, но и такой, чтобы в силе был… чьи бы жены чад приносили. Думаешь, я с одной этой старухой так и живу, как сорок лет назад женился? – Он кивнул на Горянь, наблюдавшую за ними от печи. – Нет, у меня и другие имеются. Да что здесь! Как в гощение езжу, и там жен молодых всякий раз имею. В каждой волости, где проезжает, должен князь малинский свою силу явить, затем его и на свадьбы зовут. Ружанка! – вдруг крикнул он, и женщины у печи вздрогнули.

Из-за спины Горяни вышла та румяная молодуха. Вот как ее зовут – Ружанка, отметил про себя Свен. Румянец на ее щеках от хозяйского окрика запылал пожаром. Видно, за то и прозвали[25].

– Сюда поди! – велел Боголюб совсем не тем голосом, каким разговаривал с гостем. – Вот, гляди! – обратился он к Свену, когда молодуха подошла, держа глаза опущенными. – Не старше ведь твоей сестры? Из гощения я ее привез летошный год. На свадьбе увидел – уж больно хороша показалась, жаль стало отроку неразумному отдавать. С собой увез. Она и дитя понесла было… да не доносила, это уж ее бабья оплошка. А мне-то сила не изменила пока.

Теперь, когда ему разрешили (едва не приказали) на нее смотреть, Свен с трудом оторвал взгляд от Ружанки. Пылая румянцем, она не смотрела на мужчин, но сам лоб ее, опущенные глаза, сомкнутые яркие губы выражали упрямый вызов, с которым она ничего не могла поделать.

«Йотуна мать!» – Свену стоило труда не сказать этого вслух. Так это не сноха Боголюбова, а жена! Младшая жена, в подчинении у Горяни. Увезенная со свадьбы… ее собственной свадьбы, надо думать, отнятая у молодого жениха этим старым хреном, который имеет право первым лечь со всякой невестой из подвластных ему краев – он же им вместо пращура всех маличей. Для того он и объезжает свои земли по осени, и в каждой волости первым входит в овин, где на ложе из сорока снопов ждет невеста. Тем самым он наделяет плодородием и всю землю той округи, все ее нивы, луга, леса, людей и скотину. В первенце той молодухи пращур маличей заново родится каждый год, в каждой волости, накрепко сшивая единство рода-племени. Древляне находили сей обычай весьма добрым, но Свен, думая об этом, стиснул зубы, возмущенный так же, как если бы какой-то дед отнял невесту у него самого.

– Ступай, – велел молодухе Боголюб.

Ружана, так и не подняв глаза, развернулась и ушла. Провожая ее взглядом, Свен заметил, как Горянь, когда молодуха проходила мимо нее, пихнула ее в бок. Будто та сама вылезла, без приказа!

Уже иными глазами Свен взглянул на двух других женщин, подававших на стол. Лет, может, тридцати или сорока, одна постарше, другая помоложе, на увядших лицах угадываются следы растворившейся в морщинках красоты. Так это, видно, тоже Боголюбовы младшие жены, взятые лет пятнадцать-двадцать назад. А Горянь, как старшая жена-веденица, управляет ими всеми по праву хозяйки дома и по мере сил наказывает за провинность – что оказались моложе и пригляднее. Ее-то брали не за красоту, а по славе рода. Так куда почетнее, но обидно же…

И Ельга… Юная земля Полянская, золотой перстенек на руке Ельга киевского, должна войти в этот же дом? Раствориться в этом суровом старинном укладе, будто слеза в реке? Да в своем и уме Боголюб, если задумал это?

Но вслух Свен сказал нечто противоположное своим же мыслям.

– Коли так, давай тогда рядиться. – Невольное сомнение в голосе делу не вредило. – Ударим по рукам: я тебе сестру отдаю, лебедь белую, ягодку румяную, а ты мне помогаешь на стол отцов сесть. Коли согласен – нынче же поедем с тобой за невестой.

– Я поеду? – удивился Боголюб, ничего не сказав об условии.

Давненько он ни от кого не слыхал распоряжений и не собирался так просто принимать их от парня, годящегося в сыновья.

– А то как же? – Свен выразительно развел руками. – Иначе как?

– Не ездит у дулебовичей жених по невесту! Приводят ее, а после приносят приданое, что за ней дают…

– Вот за этой, – Свен выразительно указал на Ружану, – ты сам съездил, не погнушался, так неужто моя сестра хуже? В роду нашем, варяжском, жених едет сам за невестой и в ее доме «малый стол» справляет. А потом уж везет к себе, и там играют «большой стол». По иному обычаю, кроме отцова, не отдам мою сестру! Иначе какое мое будет право на его наследок, коли я его обычай с первых же шагов нарушу?

Боголюб призадумался, не будет ли какого урона его чести, если он подчинится чужому обычаю. Но решительный вид молодого варяга говорил, что споры здесь бесполезны.

– Да и поляне пусть видят, что ты истинно мне друг! – твердо закончил Свен. – Пусть сами полюбуются, какой муж у меня ныне в родичах будет! И сестре приятно, что жених ей честь оказал, сам прибыл. Иначе скажет: уж не слишком ли стар жених, если в седле не усидит? За другой ездил, что родом поплоше меня, а за мной не хочет? Она – самой Улыбы наследница, без должной чести из дому не пойдет.

Боголюб медленно кивнул. Он уловил тот намек, который Свен ему делал – якобы невольно. Явившись в Кие за невестой, он тем самым объявит себя мужем не только Ельговой дочери, но и всей земли Полянской. Тем, кем через эту женитьбу намеревался стать и взаправду.

⁂

До вечера киянам предложили баню. Они с благодарность согласились – с дороги нельзя не вымыться, – и лишь молча обменялись короткими предостерегающими взглядами. В мешках с чистыми рубахами укрыли два топора, и кто-то из отроков все время, пока другие мылись, нес дозор в сенях, украдкой поглядывая в оконце, нет ли какого подозрительного шевеления вокруг. Но все сошло благополучно, и приезжих разместили в гостевой избе, здесь же на княжьем дворе. Князю, как и всякому большаку, полагается иметь избу для гостей, чтобы им не тесниться с хозяевами, а размещаться вольно, как у себя. На стол выставили щедрое угощение – пока кияне мылись, для них зажарили поросенка и наварили каши. Женщины, присланные Горянью, тут же возобновляли запасы, едва что-то оказывалось съедено или выпито. Того требовал древний обычай гостеприимства, и Боголюб свято его соблюдал, угождая тем не столько варягам, сколько самим богам. Свен невольно вскидывал глаза на каждую входящую женщину, ожидая увидеть Ружану, но та не показывалась.

– Завтра соберу мужей малинских, буду с ними совет держать, – сказал Свену Боголюб, перед сном еще раз позвав того к себе. – У нас так не водится, чтоб одному решать. Как земля Деревская приговорит. Позволит ли мне в Киев ехать… Нет такого покону, чтобы князь землю свою покидал.

– Дело твое, – прохладно ответил Свен, не показывая, как нежелательна ему любая задержка. – Но нам зайца за яйца тянуть не с руки. Там в Киеве… без меня может смута какая начаться. Чем скорее воротимся, тем вернее дело наше выиграем.

– Коли так опасаешься, чего же сразу сестру не привез? – прищурился Боголюб.