Мания - Крэйг Ларсен

Перед его глазами возник образ Гэмлина – сперва сидящего на кровати, а затем лежащего на пропитанных кровью простынях, с перерезанным от уха до уха горлом. Остановившись, Ник прислушался. В доме по-прежнему было тихо, слышалось только его отрывистое дыхание. Волны его ужаса расходились по коридору.

«Они все мертвы. Ты их всех убил, Ник».

– Заткнись! – Его хриплый голос разнесся по дому. – Заткнись!

Он подошел к двери комнаты, где укладывался спать вместе с Сарой, и открыл дверь. Девушка сидела на кровати, прикрываясь одеялом и глядя в его сторону. Она прищурилась, когда свет из коридора просочился в комнату.

– Ник?

У него подогнулись ноги. Какое облегчение!

– С тобой все в порядке…

– Господи, Ник… Что случилось?

– По-моему, мне приснился кошмар.

Сара, не скрывая ужаса, вскочила с кровати.

– Что это, Ник? В чем ты испачкался?

Ник осмотрел свои только что вымытые руки. Красные капли стекали по запястьям, засохшая на локтях кровь раскисла от воды.

– Ты что, тоже это видишь?

Сара бросилась к Нику.

– Ты поранился? О боже, Ник, что произошло? Что ты сделал?

– Я не знаю. Со мной все в порядке.

Сара притронулась к ссадине у него на лбу. Было так больно, что Ник дернулся.

– Вся эта кровь… – Сара осмотрела его футболку и джинсы. – Что произошло, Ник? Что ты сделал?

Он покачал головой.

– Я не знаю.

Сара попятилась. Ее лицо побелело, а губы превратились в две тонкие полоски. Ник понял, о чем она думает.

– Наверное, это сделал я.

– О боже, Ник… – прошептала Сара.

Немного помедлив, девушка не одеваясь бросилась мимо него в коридор. Увидев кровь в ванной, она вскрикнула и побежала дальше.

– Мама! – кричала она. – Мама!

Ник был рядом, когда Сара распахнула дверь в комнату матери.

Джиллиан села на кровати, спросонья прищурившись от яркого света ламп.

– Мама!

– Что такое, Сара?

И тут в комнату вошел Ник.

– Что случилось? Что это? – вскрикнула Джиллиан. – Что происходит?

– Где Джейсон? – спросила Сара.

Еще не придя в себя после сна, Джиллиан натянула одеяло повыше.

– Он спит в своей комнате, Сара, ты же знаешь.

Сара оттолкнула Ника и бросилась в комнату напротив. Включив там свет, она громко заплакала.

– Убирайся! Убирайся прочь! Не прикасайся ко мне! – закричала она, когда Ник попытался подойти к ней.

Он уставился на труп. Как и в его видении, голова Гэмлина была почти отрезана от тела. Изуродованный мертвец лежал на простынях, пропитанных кровью, на своей антикварной кровати.

Внизу, на первом этаже, зажегся свет, послышались чьи-то голоса. По лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся Тодд Уилер, уже успевший одеться. Он бежал по коридору с ружьем в руках. Половицы под его ногами натужно скрипели.

– Вызывай полицию, Кэтрин! – крикнул он, заглянув в комнату Гэмлина. – Немедленно!

А потом, перехватив ружье за ствол, ударил Ника прикладом в лицо, так что тот мешком рухнул на пол.

Ник пришел в себя от гула вертолета. В окна проникал яркий свет прожекторов, рисуя на полу и стенах квадраты. Сперва Ник подумал, что по-прежнему спит, а значит, сможет очнуться в другой, более приятной реальности. Но потом почувствовал врезающуюся в тело веревку на запястьях. Его привязали к большому деревянному стулу. Ник попытался высвободиться, но его руки и ноги были стянуты так туго, что опухли и онемели.

Услышав какие-то голоса, Ник повернул голову.

– Сара?

Голоса у него за спиной стихли.

– Сара, это ты?

Ник дернулся, пытаясь повернуться.

– Он пришел в себя, – сказал Тодд Уилер.

– Полиция сейчас появится.

Это была Сара.

– Сара! – беспомощно крикнул Ник.

Вертолет уже сел, и гул лопастей затихал.

Девушка подошла к Нику, и в ее глазах он увидел какое-то странное выражение.

– Прости, Ник. У меня не было выбора.

– Мое лицо, Сара.

Челюсть, куда пришелся удар прикладом, ныла от боли.

После этого в его сознании все смешалось. Ник словно сквозь пелену видел, как в комнату вбегают трое полицейских, как Стоули зачитывает его права, как светит фонариком в глаза. Какой-то человек в белом стоял рядом, отмеряя что-то в маленькой пробирке. Когда в руку Ника впился шприц, он попытался дернуться, закричать, но не смог пошевелиться и с его губ не сорвалось ни звука. Он словно парил в воздухе. Последним, что помнил Ник, было то, что он лежит на облаке и его несет на кроваво-красную луну. Он не видел ни носилок, ни вертолета, на котором его переправили назад в Сиэтл.

Все исчезло, сумятица голосов утихла. Время от времени Ник замечал, что кто-то стоит рядом, проверяет на свет шприц, читает карточку, нашептывает загадочные тайны его тени. Так прошло несколько дней, пока Ник наконец не открыл глаза, проснувшись на неудобной лежанке в комнате, где пахло дезинфицирующими средствами. Его руки крепко удерживали рукава смирительной рубашки.

– Где я?

Мужчина, одетый в белую форму, протягивал ему картонный стаканчик. Ник уже привык к тому, что ему постоянно давали эти три таблетки. Большую таблетку было трудно проглотить, а маленькая сильно горчила. И еще в стакане лежала таблетка из тех, которыми его пичкал Барнс, – крошечная желтоватая пилюля со своеобразным послевкусием. Вечером, когда пора было укладываться спать, в стакане появлялась еще одна таблетка, оранжевого цвета, – успокоительное из коричневой банки с белой крышкой. Ник уже пристрастился к этим препаратам и отмерял часы в комнате без окон, чувствуя зарождающийся в глубине души голод, голод, который могла утолить лишь оранжевая пилюля.

Взяв стаканчик из рук санитара, Ник послушно принял лекарство, запив его мерзкой водой. Пару дней назад он понял, что отказываться от препаратов бессмысленно. Тогда пришли санитары со смирительной рубашкой и привязали его к кровати. Первый санитар – громила с руками, попахивавшими железом, – зажал Нику нос, а второй затолкал в него таблетки, словно пичкал ими пса. Нику пришлось просидеть в смирительной рубашке целые сутки. Так что лучше было принимать лекарства и, по крайней мере, свободно перемещаться по комнате. Дверь здесь запиралась снаружи, в палате не было ни телевизора, ни книг. Делать было нечего, даже в окно не посмотришь. От таблеток Ник и так практически весь день спал, а в смирительной рубашке время тянулось совсем медленно.