Цезарь в тесте - Иван Дубинин

Я обогнула швейную фабрику справа и долго ехала вдоль бетонного забора. Наконец, свернула налево и, проехав немного, увидела одинокое барачного типа здание. Фонари вокруг не горели, да и само бывшее общежитие отнюдь не сияло огнями. Хоть это и Москва, но было тихо и пустынно, темно и… страшно.

— Дуй-ка ты, Евстолья, отсюда, пока не поздно, — вроде и не боязливо, а рассудительно сказал мне внутренний голос.

— А как же документы, улики? — возмутился разум. — Ведь Валерий Васильевич завтра улетает.

— Вот и проводила бы его в аэропорту.

— Так нас там могут увидеть, а здесь нет.

— Жаль, — печально произнёс голос сердца. — Жаль, что ты приехала не на мотоцикле.

— Какая разница?

— Ну, мотоциклисты должны в шлёмах ездить.

— А при чём тут это? — возмутился разум.

— А при том, что ты сейчас по слишком умной башке и получишь!

— Ладно, хватит! — прервала я постоянные пререкания. — Раз уже приехала, надо действовать до конца.

Я вышла из машины. Тишина и темень. Ни фонарика не догадалась взять, ни даже зажигалки. Я подождала, пока глаза привыкнут к темноте, и поднялась на порог. Двери были двухстворчатые, деревянные. Они просели и застряли в полураскрытом состоянии. Я вошла внутрь. На меня пахнуло смешанными запахами общественного туалета, зоопарка, нестиранных носков и скисшего борща. Я выскочила наружу. Чуть не добавила к этому «букету» свой аромат съеденного накануне ужина. Я подняла воротник пальто, уткнула в него капризный нос и сделала вторую попытку. Нащупывая ногами ступени и держась левой рукой за перила, я стала подниматься наверх. Сердце моё стучало, как игрушечный заяц по барабану, а душа была в… Ну, об этом — потом. На втором этаже я сделала передышку и прислушалась. Старый дом вздыхал, скрипел, шуршал. Было жутко! Ещё немного и я бы, вытаращив глаза, с диким воплем, помчалась вниз, на выход, к спасению! Но я всегда в таких случаях вспоминаю о деньгах, которые зарабатываю сейчас своими действиями. И это меня успокаивает. Я медленно поползла вверх. На третьем этаже я остановилась в нерешительности. По обе стороны темнел коридор. Куда идти?

— Валерий Васильевич, — позвала я.

Тишина. Может быть, он еще не приехал? Тогда мне придётся ждать его. И холодная волна ужаса окатила меня. Нет, скорее всего, американец где-то здесь, но просто меня не слышит. И я пошла наугад, направо.

Вдруг сзади меня раздалось негромкое:

— Ку-ку!

Я радостно обернулась и увидела чёрный силуэт человека. Ну, слава Богу! Валерий Васильевич. И тут что-то тяжёлое как «кукукнуло» меня по голове, что мне показалось — всё здание наполнилось этим глухим гулом:

— Ку-у-у-у-у-у!

Искры из глаз так густо сыпанули, что осветили коридор. И почему-то пучком света запрыгали по стенам, полу, по мне. А, может, это были фонарики?

— Стоять! Стрелять буду! — раздался резкий противный голос.

Пусть стреляет, успела подумать я, потому что всё равно стоять не могла. И кулём повалилась на пол.

Очнулась я оттого, что кто-то нагло светил мне в глаза и хлестал по щекам. Вообще-то, пощечина — прерогатива женщин, поэтому я от возмущения очнулась. Мой мучитель успокоился и зачем-то направил фонарик на себя. Я узнала… Сухожилина.

— Костик! — обрадовалась я. — Ты пришел ко мне в гости?

— Я спасаю твои кости, — мрачно отозвался он. — Ну и скажи мне, неугомонная Столохина, что ты здесь делаешь ночью в заброшенном помещении?

Я окончательно пришла в себя и всё вспомнила.

— Понимаешь, Костя, я здесь должна была встретиться с Валерием Васильевичем. Это папа Алины Труфановой. У него важные улики. Но… в темноте стукнулась обо что-то.

— По-моему, ты уже давно стукнулась головой, — пробурчал Константин.

Он помог мне подняться и повёл на выход. У общежития стояли две милицейские машины. Вокруг сновали какие-то люди.

— Хочешь познакомиться с Валерием Васильевичем? — спросил меня майор.

— Конечно! — ответила я.

Мы подошли к «УАЗику». Костя открыл дверцу. В тёмной глубине сидел какой-то человек.

— Полюбуйся на своего Валерия Васильевича, — загадочно сказал Сухожилин и посветил фонариком.

Я вскрикнула от изумления. Это была Ида!

Я помню ещё со школьной анатомии, как осуществляется механизм движения. Мышца сокращается, тянет сухожилие, а оно уже двигает кость. Приблизительно такая схема применима и для нашего соседа-милиционера. Чтобы привести Костю в движение, в данном случае — разговорить его, надо, чтобы Сухожилин сократил, то есть уменьшил запасы наших мясных продуктов. А, попросту говоря, до отвала наелся мяса.

— Работа у меня такая, — оправдывается он всегда. — Белка много теряю.

Насколько я знаю, белок — это строительный материал. Интересно, что Костя из себя строит? Лучше б уж яйца ел. Там и белок, и желток есть. И скорлупок — шлакоблок.

Неуловимого мясолюба и мясоеда нам удалось заполучить, соблазнив мясным изобилием, только лишь через неделю. Устоять перед этим Костя, естественно, не смог. Одни названия чего стоили! «Кот летом», «Мясо куском», «Отбивные по-милицейски» и «Курица полузапечённая», сокращённо — КПЗ.

Обед назначили на воскресенье, чтобы все были дома. Потому что интерес к этой истории усилился невероятно после того, как на днях адвокат Труфанова прибыл к нам домой и вручил мне гонорар плюс премиальные. Влад, увидев пачки долларов, буквально ошалел. Обычно, он корректен в своих высказываниях, но тут его, видно, прорвало. Он долго беззвучно дёргал челюстью, а потом восхищённо прошипел:

— Ну, Евстолья, ты даёшь!

Офигеть, едрёна вошь!

Даже Данька решился повторить свои поэтические изыскания:

— Проследил, смекнул, нашёл.

Бац — и денег куча.

Я бы в сыщики пошёл,

Пусть меня научат!

Костя явился в белой рубашке, степенный, загадочный. Ясно. Думает, что это он — герой дня. А на самом деле, все прекрасно понимают — он лишь выполняет миссию председателя Нобелевского комитета, чтобы торжественно вручить мне премию и рассказать о моём творческом пути. Но Сухожилин, не будь он Сухожилиным, начал, как всегда, тянуть козу за, вы меня простите, драный хвост. Мы терпеливо ждали, тоже имитируя процесс кушанья, пока этот полиглот, ну, в смысле, многоед, набьёт свой внутренний верблюжий горб.

А Костя аж постанывал от удовольствия. Видимо, белки ровными кирпичиками укладывались в пробоинах его организма, и тело ликовало от процесса восстановления.

— Ты с горчичкой ешь, с горчичкой! — как гостеприимная хозяйка, Надюшка хотела всячески угодить ему. — Это Столя сама приготовила.