Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II - Петр Романов

Далее говорилось:

В течение некоторого времени Чаадаева действительно ежедневно посещали полицмейстер и врачи. По существу речь шла о домашнем аресте. Как пишет сам Чаадаев, в день ему разрешалась лишь одна прогулка на свежем воздухе. Все остальное время «больному» следовало отдыхать.

Кстати, в эпоху Екатерины II в русской истории уже был один сумасшедший Чаадаев, некий майор Семеновского полка, считавший Господом Богом персидского тирана шаха Надира. Он содержался в маленькой придворной больнице для умалишенных вместе с монахом, отрезавшим себе бритвой причинные места, и прочими столь же незаурядными личностями. Над первым – Чаадаевым-майором – долго бились сначала придворные врачи, а затем и попы, пытаясь изгнать из него бесов. Со вторым – Чаадаевым-философом – поступили примерно так же, усмотрев в его взглядах точно такую же болезнь и «бесовщину».

В следующих своих работах Чаадаев попытался объясниться с обществом и даже частично отрекся от изложенных в первом письме взглядов. В статье «Апология сумасшедшего», подготовленной в 1836–1837 годах, он писал:

И далее:

В ином, далеко не бунтарском тоне выдержаны и личные письма Чаадаева. В письме к известному историку и общественному деятелю той поры Александру Тургеневу философ, например, пишет:

Все это походило на извинение, но услышано оно не было. «Апология сумасшедшего» впервые появилась в печати лишь в 1906 году, да и то в провинциальной Казани, а письма и не предназначались для тогдашних журналов, так что Чаадаев остался в памяти современников законченным бунтарем, хотя после своей нашумевшей публикации он прожил еще двадцать тихих лет, ничем особенным себя больше не проявив.

В «Философических письмах» действительно много преувеличений и несправедливых упреков. Острое слово там местами возобладало над логикой, что признал и сам Чаадаев. Но это была единственная освежающая родниковая струя посреди усыпляющих сознание теплых вод николаевского национализма.

Герцен сравнил письмо Чаадаева с выстрелом, раздавшимся в темную ночь: «…Тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утре или о том, что его не будет, – все равно, надобно было проснуться».

Как показали дальнейшие события, выстрел разбудил всех, но тех, кто с тревогой начал вглядываться в темноту, оказалось немного. Большинство, от души обругав виновника переполоха, тут же снова погрузилось в сладкие сновидения о России. Той самой, которую (по известным словам славянофила Тютчева) «умом не понять» и в которую «можно только верить».

Попытка хотя бы на время отвлечь русских от самолюбования перед официозным николаевским зеркалом и бесконечных разговоров о своей «особенной стати», чтобы перейти наконец к объективному анализу российской истории и перспектив развития страны, то есть постараться постичь окружающую действительность не только интуитивно, но и умом, – провалилась.

Ценя комфорт своих растоптанных домашних тапочек, российский император примерно так же относился и к внутренней политике. Новые, модные на Западе туфли, предложенные декабристами, с точки зрения Николая, не сулили империи ничего, кроме болезненных мозолей. Если Петр заставлял Россию носить иностранные туфли, не жалуясь на неудобства, а Екатерина хотя бы настаивала на их примерке, интересуясь, не жмут ли, новый государь отвергал саму возможность комфортного существования русской ноги в заграничной обуви.

Старые башмаки выглядели, конечно, непрезентабельно – в этом император соглашался с декабристами, – но, как ему казалось, в умелых руках настоящего мастера это было делом поправимым, стоило лишь башмаки почистить, укрепить подметку и наложить заплаты.

Этим Николай Павлович и занимался, причем очень усердно, часто работая по 18 часов в сутки, все свое царствование. Это было время контрреволюции в области идеологии и переходных мер в практической сфере государственного строительства.

По окончании следствия над декабристами новый император распорядился подготовить ему специальную записку, чтобы извлечь из критики и проектов своих оппонентов рациональное зерно. А в беседе с французским посланником Николай I заявил:

Записку составил делопроизводитель следственной комиссии А. Боровков. Вот ее фрагмент:

Диагноз в целом поставлен верный, но вот беда: приблизительно о том же говорилось и в начале царствования Александра I. А до этого – во времена Павла I, а и еще раньше – в эпоху Екатерины II. «Неисчисленные беспорядки и злоупотребления» только накапливались, так что объективности ради следует признать, что исходная позиция у нового императора оказалась не лучше, а хуже, чем у его предшественников.