Дикие карты. Книга 5. Блеф - Мелинда М. Снодграсс

Денни Мао элегантно повернулся и отправился восвояси. Кройд уж совсем было приготовился последовать его примеру, как из уборной, прижимая к лицу окровавленный ком китайской шелковой бумаги, вывалился недавний носатый собеседник.

– Надеюсь, ты понимаешь, что попал теперь в гребаный каннибальский список, список охотников за головами? – прогнусавил он.

Кройд неторопливо кивнул.

– Не забудь им напомнить, этим охотничкам, что такое энергия ци, – ответил он, – и старайся держать остатки носа в тепле.

Среда

Мертвый человек пробил кулаком дощатую дверь.

Суставы не выбил, но кожу рассек. По обломкам потекла кровь. Больно, но не достаточно. Вообще не больно, если задуматься о прочем. «Прочее». Какой хороший эвфемизм, чтобы обозначить людей, отношения с ними. Родных и любимых. Обыденные мерзости, мелкие предательства и отказы. Боже всемилостивый, вот ЭТО больно.

Вот ты и повзрослел окончательно, друг мой, подумал Джек Робишо. Проскочил оплакивание на скорости в десять скоростей звука. Минуя нежелание признать происходящее, прямиком в конечную точку. Жалость к себе. Нормальный взрослый подход для мужика, которому уже за сорок. На хрен.

Он осторожно вынул кулак из дыры в двери. Естественно, длинные щепки торчали навстречу, и делать это было все равно, что вытаскивать руку из зубастого капкана.

Джек развернулся и пошел обратно, по своей порушенной гостиной. Она все еще походила на капитанский мостик «Наутилуса» из книги про капитана Немо. После того, как «Наутилус» потрепал гигантский кальмар посреди Атлантики и шторма, такого, что случается раз в столетие.

Он любил свое жилище. «Любил». Какое странное слово, как смешно оно выглядит теперь. Пнув в сторону разбитый антикварный секстант, Джек подошел к выходу, ведущему в коридор, выходящий в служебный тоннель метро. Закрыл дверь на засов. Уловил остатки резкого запаха лимонного одеколона, которым пользовался Майкл, когда брился. Образ Майкла, пятящегося, слегка ссутулившегося виновато, мелькнул в его сознании на месте двери. Исчез, будто его никогда и не было, без единого звука.

Джек перешагнул через старомодный телефон, сделанный в виде фигуры Хьюи Лонга. Как ни странно, телефон, упав на пол, оказался в нормальном положении. Наушник наверху, в поднятой правой руке Хьюи. Старина Хьюи хорошо умел с людьми общаться, сукин сын. Почему у Джека так не получается?

Он не станет звонить Вонищенке. Не станет звонить и Корделии.

А больше ему звонить и некому. Кроме того, он уже наговорился. Поговорил с Тахионом. Яблочко на ужин, и врач не нужен. Не сработало. Поговорил с Майклом. Кто еще? Священник? Без вариантов. Ателье Париш слишком далеко отсюда. Столько лет прошло. Столько памяти осталось.

Джек обошел резной бар красного дерева с латунной фурнитурой, почувствовал запах пыльного бархата, заполняющий шкафчик, когда открыл его. Такой бренди стоит баксов шестьдесят, не меньше. Круто на зарплату путевого обходчика. К черту. В романах всегда пишут, что выжившим в кораблекрушении давали бренди. Да и графин из резного хрусталя чудесно смотрится в этой викторианской обстановке.

Он налил себе тройной, выпил, будто двойной, и снова налил. Обычно не глотал так поспешно, но…

– Есть один интересный факт насчет господина Капоши, – сказал тогда Тахион. Его халат врача был безукоризненно белым и сверкающим, словно арктический снег. А рыжие волосы горели огнем в свете ламп смотровой. – Вскоре после того, как он открыл разновидность саркомы и назвал ее своим именем, то сменил фамилию на Кон.

Джек глядел на него, не в состоянии выразить словами свои мысли. О чем, на хрен, Тахион болтает?

– В Чехословакии были погромы, разумеется, – продолжал Тахион, нервно перебирая изящными пальцами. – И Капоши понимал, что предрассудки, от незнания, сильны всегда. Как сейчас с джокерами и больными СПИДом, не говоря уже о тузах. Действие экзотических вирусов частенько считают проклятием.

Джек поглядел на свою обнаженную грудь, осторожно трогая иссиня-черные отметины, похожие на синяки, поверх ребер.

– Мне не надо двойного проклятия. По одному в руки, ладно?

– Прости, Джек, – ответил Тахион и задумался.

– Сложно сказать, как именно ты заразился. – продолжил он после паузы. – Опухоли уже развились, но биопсия, как и их аномальное развитие, показывает, что существует странная синергия между действием Дикой Карты и ВИЧ, в плане воздействия на твою иммунную систему. Подозреваю, что получается что-то вроде ураганного процесса.

Джек покачал головой, будто не слыша.

– У меня был отрицательный результат год назад.

– Этого я и опасался, – ответил врач. – Я не могу предсказать течение болезни.

– Зато я могу, – сказал Джек.

Тахион сочувственно пожал плечами.

– Еще должен спросить. – сказал он. – Не принимаешь ли ты амилнитрит регулярно.

– «Хлопушки»? – спросил Джек. Покачал головой. – Без вариантов. Не люблю наркоту.

Тахион сделал пометку в медкарте Джека.

– Их прием часто совпадает с проявлением симптомов Капоши.

Джек снова мотнул головой.

– Тогда еще один вопрос, – сказал врач.

Джек поглядел на него. С ощущением, будто глядит изнутри глыбы льда. Чувствовал, как все тело онемело. Знал, что психологический шок скоро пройдет. А тогда…

– Что?

– Я должен тебя спросить об этом. Мне нужно знать, с кем ты контактировал.

Джек сделал глубокий вдох.

– Один был. И есть. Один-единственный.

– Мне надо поговорить с ним.

– Шутишь? – спросил Джек. – Я сам поговорю с Майклом. И уговорю его прийти к тебе. Но сначала я сам с ним поговорю.

Джек умолк.

– Да уж, я с ним поговорю, – сказал он после паузы.

Пришлось напомнить Тахиону о врачебной тайне. Тахион сделал оскорбленный вид. Джек не стал извиняться. И ушел. Это было сегодня утром.

Сегодня особый случай. Он пьет на собственных похоронах.

– Каджуны устраивают грандиозные поминки, – сказал он вслух, наливая еще бренди. Графин полный был? Он уже не мог вспомнить. Сейчас там осталась половина.

Он снова поглядел на телефон. Какого хрена ему хочется поговорить хоть с кем-нибудь? В конце концов, никто же не хочет говорить с ним. Теперь, когда он обо всем этом думал, о последних нескольких месяцах вместе с Майклом, то понял, что с тем же успехом мог быть один. А теперь он умрет, уж точно в одиночестве. Хватит жалости к себе . Но ведь это так просто…

– Так в чем дело? – спросил Майкл, закрывая дверь после того, как обнял Джека. Больше никаких приветствий. Никаких предисловий. Насколько Джек был худощав, смугл и высок ростом, настолько Майкл всегда создавал ощущение залитой солнцем улицы – будто весна спустилась сама в подземное жилище Джека. Но не сегодня. Сегодня Джек не мог понять, что у него на уме.