Сезон обольщения - Дженнифер Хеймор

— Это для вас, миледи.

— Спасибо. Я видела только одну пару сапог.

— А у меня больше и нету, — сказал Сэм. — Надевайте эти. Я возьму что-нибудь у Пипа. У него где-то были запасные.

Пип, младший брат Сэма, замещал его на конюшне. Бекки, кивнув, влезла в сапоги — они бы с нее сразу свалились, если бы не несколько пар чулок, которые она для тепла натянула. Сэм же отправился обуваться в сапоги брата, которые сидели на нем намного свободнее, чем его собственная обувь — на Бекки. Ведь Пип, в отличие от Сэма, был нормального роста.

Когда Сэм вернулся с сапогами брата в руках, то сказал, отводя глаза в сторону:

— Пип спит как убитый. Я подумал, лучше не будить его, чтобы не слушать… — Тут он совсем смутился, но Бекки поняла, чего он не договорил. Пип попытался бы воспрепятствовать их побегу, а может быть, даже попробовал бы разбудить Гарретта. Вот почему она выбрала для этой цели именно Сэма.

— Однако я должен написать ему письмо, чтобы он не беспокоился.

— Конечно, — согласилась Бекки. — А я пока оседлаю лошадей.

В конюшне Бекки выбрала седло и подседельные сумки, после чего кое-как сумела снарядить свою кобылу. До сих пор ей ни разу не приходилось заниматься этим самой. Деньги и запасную одежду она разместила в сумках, оставив в карманах лишь немного мелочи и пистолет.

Бекки с иронией подумала, какой же она умеет быть практичной. Даже когда бежит из Лондона, переодевшись мальчиком. Даже когда сердце ее разбито.

Но она не хотела думать о своей печали. Спасти себя — вот что было сейчас важнее всего на свете. Она не могла оставаться в Лондоне. Во всяком случае, пока здесь остается Джек.

Сэм принес узел с одеждой, еду и фляжку разбавленного водой вина. Бекки сразу поняла, как хорошо, что он согласился ехать с ней — у нее ведь просто не хватало хладнокровия и рассудительности, чтобы позаботиться о еде и питье. Сэм был полностью экипирован, и, как можно было ожидать, сапоги Пипа очень смешно смотрелись на его недоросших ногах. Она решила обязательно купить ему подходящую пару в первом же селении, которое попадется утром на пути.

Сэм проверил, как оседлана ее кобыла, подтянул подпруги, выбрал для себя и быстро снарядил лошадь. Через полчаса они уже ехали прочь из Лондона.

Проклятая записка едва не лишила Джека способности наслаждаться обществом невесты, как это должно быть накануне свадьбы.

Пока они ехали к дому Стрэтфорда на Сент-Джеймс-сквер, Джек тихо кипел. Как только они перешагнули порог, он оставил своего друга, будто бы пошел спать. Но не заснул. Полежал в кровати, пока все звуки в доме не утихли, а потом нашарил в своем сундуке два тонких металлических напильника и выскользнул на улицу в предрассветный туман.

Том Уортингем жил в Уоппинге, где снимал комнату в грязном деревянном доме. Джек приходил сюда однажды. Это было еще в августе — тот самый роковой визит к Тому сразу после возвращения в Лондон.

Стараясь не ступить в вонючую сточную канаву, Джек поднял глаза к облетающей краске и грязным потекам на стенах дома. Конечно же, Том мог бы жить и получше. Ведь он был сыном викария, то есть сыном джентльмена, но, растратив все наследство, оставленное отцом, едва-едва сводил концы с концами.

Джек нырнул в аллею позади дома и стал разглядывать верхний этаж здания. Ряд из семи крошечных квадратных окошек говорил о Том, что все это были отдельные комнатушки. Лото Тома было крайним. Только в нем одном горел свет.

Джек вернулся обратно ко входу. Дверь напоминала скорее узкую доску, приваленную к стене, но была заперта. Однако Джек справился с препятствием, отомкнув замок своими напильниками. Когда он отворил дверь, она громко заскрипела на ржавых петлях. Коридор не был освещен, так что Джеку пришлось на ощупь добираться до лестницы и подниматься до верхнего этажа.

Он немного помялся у двери Тома, раздумывая.

К черту, все к черту!

Отступив на шаг, он повернулся и ринулся вперед, намереваясь вышибить дверь плечом. Тоненькая.

Слабая дверка отозвалась громким треском, который облетел весь дом до самого дальнего уголка. Джек не сомневался, что этот, звук слышал каждый жилец в доме. Но он знал, что ни одна живая душа не прибежит на помощь соседу. Люди, живущие в таких местах, как это, никогда не спешат встать навстречу чужой беде.

Дверь распахнулась. Том сидел за маленьким столиком спиной ко входу. На нем была поношенная серая рубаха верх длинной полосатой ночной сорочки. При звуках ломающегося дерева он вскочил на ноги и резко обернулся, в ужасе прижимая руки к груди.

Какое-то время они не двигаясь смотрели друг на друга. Бледно-серые глаза Тома сильно расширились от испуга. Джек медлил на пороге, ярость его росла и вздымалась в груди.

И вдруг она прорвалась наружу, всемогущая, словно приливная волна. Джек стремительно вошел внутрь комнаты, поднял кулак и ударил. Голова Тома мотнулась в сторону, он не удержался на ногах и попятился, пока не ахнулся всей спиной о стенку. Зазвенело оконное стекло. Куски грязной штукатурки посыпались с потолка.

Съежившись, Том поднял руки и прикрыл голову.

— Постой! — воскликнул он и как-то невнятно добавил: — Не бей меня.

Джек сунул руку в карман и, вытащив смятый листок, швырнул его под ноги Тому. Комок бумаги упал между голыми грязными ступнями. Том уставился на него.

— Нет.

Он поднял лицо. Верхняя губа опухала прямо на глазах.

— Джек…

— Я не дам тебе двадцать пять тысяч фунтов.

— Я знаю, что у нее больше…

— Ты не увидишь ни пенни.

Том сумел лишь вдохнуть и, казалось, немного собраться с мыслями.

— Ну ладно. Ты отлично знаешь, что произойдет после твоего отказа…

— Не пугай меня, — отрезал Джек.

Он уже решил, что Том ничего от него не добьется. Больше никогда.

— Но я оказал тебе услугу этим письмом, разве не понимаешь? Я уведомил тебя о новых условиях еще до того, как ты женишься на девчонке.

Листки желтой бумаги на столе были покрыты писаниной, в которой Джек различил слово «Анна». Том всегда мнил себя писателем. Джек с ухмылкой вспомнил его любовные письма к Анне. Вот и здесь, на старом столе, который когда-то принадлежал отцу Тома, высились стопой сотни исписанных страниц:.

Заметив, что Джек разглядывает его рукописи, Том подскочил к столу и взмахом руки разметал бумаги вокруг.

Ярость вспыхнула так быстро, что Джеку пришлось сдерживаться. Он успел, однако, успокоиться, пока бумаги, порхая, не улеглись вокруг ног. Сумев обрести некое спокойствие, он сказал:

— Прошло уже много лет, Том. Лет. Зачем же ты продолжаешь писать ей?

Тонкие губы Тома скривились от отвращения.