Васек Трубачев и его товарищи. Книга 2 - Валентина Осеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Схватили… схватили… Забьют… Ой, лишенько! Забьют старика до смерти… — застонала она, хватаясь за голову.
Генка с криком бросился к двери и попятился назад…
У порога стоял Петро.
— Ты что по селу бегаешь, народ поднимаешь? — закричал он на Макитрючку, тяжело переступая через порог. — В петлю хочешь?
Ребята с ужасом смотрели на его тяжелую, приземистую фигуру в черной форме полицая, на скуластое красное лицо и острый кадык, выступающий из тугого воротника.
Макитрючка, прижавшись к стене, с ненавистью глядела ему в глаза и не двигалась с места.
— Господи помилуй, господи помилуй! — бормотала баба Ивга. — Что ты кричишь, Петро? Что мы тебе сделали?
Петро сбавил тон.
— Я тебя не обижаю. Не про тебя речь. Я за хлопцами пришел. Полковник требует. А она против власти идет! Я с ней еще поквитаюсь! А ну, пошли за мной, хлопцы!
Он схватил Генку за руку. Генка вырвался и отбежал к сбившимся в кучу ребятам. Петро с недоброй усмешкой взглянул на Ивгу:
— Всю шайку у себя хороните? Ничего, там старику язык развяжут! Через внука развяжут да через пионера вашего! — Он кивнул на Севу.
Баба Ивга бросилась к ребятам; раскинув руки, загородила их:
— Не дам детей! Хоть убей на месте, не дам!
Петро отшвырнул ее в сторону, шагнул к остолбеневшим от ужаса и неожиданности ребятам и опустил тяжелую руку на худенькое плечо Севы.
Сева молча рванулся, сбрасывая с плеча его руку. Васек, загораживая собой товарища, изо всех сил толкнул полицая. Озверевший Петро ударил его кулаком в грудь и с ругательствами схватился за кобуру. Мазин повис на его руке. Петька вцепился зубами в волосатую кисть. С другого боку на полицая навалились Одинцов, Саша и Генка. Баба Ивга бросилась в сени, заложила на крюк дверь. Макитрючка схватила шкворень и ударила Петро по голове. Полицай охнул и осел на пол.
— Уходите, деточки! Уходите, голубята мои! — зашептала баба Ивга. — Господи помилуй, уходите скорей! До Матвеича идите!
Макитрючка трясущимися руками выпроваживала ребят за дверь:
— Уходите, уходите! Мы тоже уйдем! В лес уйдем! Степана упредить надо!..
Не оглядываясь на Петро, Одинцов схватил из-под лавки рюкзак. Васек по одному пропускал мимо себя ребят. Дрожащие губы плохо повиновались ему, в голове шумело. Он недосчитывался Генки.
— Где Генка? Где Генка?
Мазин и Одинцов вели обессилевшего Севу.
— Генка убежал, — прошептал в темноте Петька.
* * *
Шли с трудом, зорко вглядываясь в каждый бугорок, продираясь через кусты и колючки.
Все молчали; ужас только что пережитого гнал вперед.
За селом ребята выбились из сил; шатаясь, добрели до копны с сеном и сели под ней, тесно прижавшись друг к другу. Над скошенным полем стояло густое дымное облако. Оно медленно росло, расплывалось по всему небу и заволакивало редкие звезды.
Петька вдруг сплюнул и с дрожью в голосе сказал:
— Я ему руку насквозь прокусил!
Ребята хмуро молчали. В глазах у всех еще стояла страшная фигура озверевшего полицая.
— Гадина! — процедил сквозь зубы Мазин.
Одинцов зябко повел плечами. Васек вспомнил иссиня-белое лицо Макитрючки, вытер рукавом холодный пот и строго сказал:
— Хватит об этом!
Ребята снова замолчали. В тишине было слышно, как трудно дышит Сева.
— Значит, деду не удалось подложить документ! — вдруг прошептал Петька, глядя на всех испуганными глазами.
Васек вскочил:
— Да, да, чего же мы сидим? Надо скорей к Матвеичу. Надо ему все рассказать… Ведь и Генки нет. Где Генка?.. Пойдем скорей!
Ребята поднялись, прибавили шагу.
Шли от копны до копны.
На небе колыхался черный столб дыма. Сквозь него вдруг пробились красные языки пламени.
— Пожар!
— В стороне пасеки горит! — тревожно сказал Васек. — Может, кто копны с сеном поджег… Бежим скорей, а то еще полицаи наедут сюда!..
Спотыкаясь и падая, бежали по полю. Зарево разгоралось; запахло гарью. Завиднелись тополя, освещенные огнем.
Оставив далеко позади товарищей, Васек бежал изо всех сил. В овраге перед пасекой было светло как днем. Васек взбежал по тропинке и остановился, пораженный страшным зрелищем. Горела пасека…
* * *
Хата Матвеича была охвачена огнем. С треском горели балки, из-под накаленной вздыбленной крыши вырывалось пламя, огонь бушевал в черных провалах окон, длинные красные языки лизали сухие стены. Над пасекой стоял зловещий гул — все трещало, рушилось, разбрасывая далеко вокруг снопы искр. Все гибло. Развесистый дуб над крыльцом стонал, как человек, качая обгорелой верхушкой; по стволу его змейками пробегали огненные искры, ветки обуглились. На молодых вишнях черными узелками скрутились листья; воздух стал накаленным и сухим; в густой траве был виден каждый цветок.
К хате нельзя было подойти. Натянув на голову курточки, ребята бегали вокруг пожарища.
Васек бросался вперед, задыхаясь от нестерпимого жара:
— Матвеич! Матвеич! Николай Григорьевич!
Мазин, черный от дыма, указывал на бушующее пламя.
На глазах ребят стропила с треском провалились, крыша рухнула, Огонь, получивший новую пищу, забушевал еще яростней… С шумом вырывались снопы искр, падали горящие головни.
Ребята отбежали к плетню. Мазин подошел к товарищам.
— Кончено!.. — сказал он и, махнув рукой, отвернулся.
Откуда-то издалека раздался вдруг жалобный вой.
— Бобик! — догадался Васек.
У всех мелькнула надежда. Вой повторился, но, потерявшись в шуме пожара, затих.
— Бобик! Бобенька! — кричали ребята, бегая по саду.
Обыскали кусты, бросились по тропинке к реке. По пути натыкались на опрокинутые ульи; в одном месте они были беспорядочно нагромождены друг на друга.
Васек несколькими прыжками достиг берега. Ребята со всех сторон тоже бежали туда. Из кустов выскочил Бобик; он бросался к мальчикам и, взвизгивая, звал их за собой.
Недалеко от воды, за широким пнем, плечом к плечу лежали два товарища. Около них валялись расстрелянные гильзы. Лицо у Матвеича было серое, бескровное. Голова Николая Григорьевича откинулась назад; серебряные волосы с запекшейся кровью прилипли ко лбу.
Неровный горячий свет пробегал по мертвым лицам, на короткие мгновения оживляя застывшие черты.
Ребята остановились.
— Матвеич! — позвал Васек.
Ответа не было. Бобик поднял морду и снова протяжно завыл.