Русская Прага - Наталья Командорова

Тогда на помощь маститому русскому ученому Кондакову пришел президент Чехословакии Томаш Масарик. Очевидно, не последнюю роль при этом сыграла личная благодарность Масарика. Оказывается, по утверждению Н. Андреева, в далекие 1890-е годы «Масарик выставил свою кандидатуру по славяноведению на должность профессора, а возможно, доцента в Санкт-Петербургском университете. И его кандидатура прошла, в частности, академик Кондаков ее поддержал. Но затем разыгралась история дипломатического характера. В Министерстве иностранных дел встревожились, что это означало бы некую демонстрацию против Австрии. Ведь Масарик уже проявил себя как чешский национальный деятель и по ряду вопросов находился в оппозиции к австрийскому правительству. Таким образом, выборы его в качестве профессора Санкт-Петербургского университета по славяноведению явились бы вызовом Австрии. В результате Министерство иностранных дел рекомендовало Министерству народного просвещения не утверждать кандидатуру профессора Масарика, выбранного преподавателем в Императорском Санкт-Петербургском университете. Тем не менее академики (в том числе Пыпин и Кондаков) выразили соискателю свое уважение, сожалея, что не смогли провести его кандидатуру. Масарик это запомнил и хорошо понимал трагедию русских ученых, когда после большевистского переворота они оказались не у дел и вынуждены были бежать за границу. Масарик постарался помочь этим ученым: по его инициативе был учрежден целый ряд стипендий для русских научных светил. Узнав, что Кондаков в бедственном положении, Масарик пригласил академика в качестве гостя Чехословацкой Республики, назначил ему персональную пенсию и устроил курс его лекций в Карловом университете, где Кондаков читал по-русски. В сущности, это был единственный синтетический курс по истории средневекового искусства и культуры. Кондакову было даже предложено вести индивидуальные занятия с дочерью президента — доктором Алисой Масарик, которая интересовалась историей искусств. Таким образом, Масарик сделал все возможное, а когда Кондаков умер, он с большой симпатией отнесся к идее дальнейшего изучения Средневековья и Византии в том плане, в каком это делал Н. П. Кондаков. Поэтому президент постарался обеспечить ряд персональных стипендий, например, для профессора Калитинского как директора Семинария имени Кондакова. Он добился, чтобы отдельным молодым ученым, только что окончившим университет, были предложены стипендии для дальнейшей научной работы. К ним относились Беляев и Расовский…»

Однако, по мнению Андреева, президент Чехословакии руководствовался не только личными симпатиями: «…помощь молодым ученым, по мысли Масарика, должна была быть работой для будущего: в один прекрасный момент Россия придет в более нормальное состояние, русские эмигранты из Чехословакии вернутся на родину, и — если они получили образование в Праге, имели контакт с чешской культурой и с чехословацкими культурными и политическими кругами — это послужит на пользу обоим государствам. И он, кроме всего прочего, решил учредить при Кондаковском институте две стипендии для молодых, последние, по его мнению, могли бы стать такими учеными и оказались бы полезны для будущих сношений Чехословакии с Россией…»

Какими они были: Калитинский, Расовский, Яшвиль и другие

Благодаря воспоминаниям русского ученого-эмигранта Николая Андреева нынешнее поколение россиян имеет живейшее представление о людях, работавших в Семинаре им. Кондакова в 20–30-х годах прошлого века. Память Николая Ефремовича сохранила и отразила, помимо научной деятельности, описания внешнего облика его коллег-современников, их черты характеров, человеческих качеств и некоторые подробности взаимоотношений на бытовом и эмоциональном уровнях.

Наталья Григорьевна Яшвиль. Художник Н. Нестеров, 1917 г.

Воспоминания Н. Андреева позволяют представить русских эмигрантов далеких 20–30-х годов прошлого века не только с точки зрения их вклада в развитие русской науки, но и как обычных людей, — с их страстями, радостями, грехами, переживаниями, — присущими любому человеку.

Русская княгиня Наталья Григорьевна Яшвиль, очевидно, исполняла в Семинаре обязанности, чем-то сродни современному — «по связям с общественностью», так как в изложении Николая Ефремовича сказано: «…княгиня Яшвиль, во-первых, большой друг покойного академика Кондакова и отчасти его ученица по иконописи, во-вторых, она деятельно работает по организации Семинария имени академика Кондакова и уже установила целый ряд иностранных контактов, могущих оказаться полезными для будущего.

Княгиня Яшвиль предстала… как любезнейшая дама с проницательными добрыми глазами, уже очень пожилая… ее дочь, Татьяна Николаевна Родзянко, которой было, вероятно, лет около сорока, была замужем за старшим… сыном председателя Государственной думы Михаила Владимировича Родзянко. Позднее мне сказали, что нервность Татьяны Николаевны (у нее было породистое, интеллигентное лицо, но она казалась очень взвинченной, иногда нервически хохотала) и глубокая седина самой княгини Натальи Григорьевны появились одновременно, когда в 1918 году в Киеве пьяной солдатней были убиты два только что вернувшихся из австрийского плена офицера: сын княгини Яшвиль и ее зять Родзянко. После этого княгиня поседела, а у Татьяны Николаевны появился этот нервический комплекс…» Николай Ефремович «был очарован прежде всего очень милым» к нему отношением семейства Яшвиль, которого «ни разу не встречал в Праге до сих пор, потому что имел контакты с людьми главным образом по чисто деловой линии». А здесь его «принимали очень любезно, с добротой, сразу усадили за стол и стали угощать…». Н. Андреев считает, что «такие люди, как княгиня и профессор Калитинский, принадлежали к высокому кругу русской жизни…».

О Дмитрии Александровиче Расовском, с которым Андрееву «пришлось довольно долго и близко сотрудничать во время… работы в Институте имени Кондакова», у Николая Ефремовича остались другие впечатления. Он называет Расовского «фигурой огорчительной» и объясняет эту «огорчительность». Расовский, по утверждению Андреева, «был очень хороший человек: работоспособный, преданный делу, полный любопытства в своем подходе к историческим источникам, талантливый исследователь». Однако, вспоминал Андреев: «Самой трудной чертой его было то, что он оказался не совсем искренним. Когда вы находитесь очень близко к такому человеку и должны с ним постоянно сотрудничать, то все время чувствовать его двойную природу крайне затруднительно…»

Не очень нравилось Андрееву и то, что Расовский не умел радоваться успехам своих коллег. Николай Ефремович так говорит об этом: «Начали мы с ним очень дружески, и, покуда я был студентом, он был чрезвычайно лоялен ко мне. Но позже, когда я стал доктором философии и действительным членом Института, выяснилось, что Дмитрий Александрович не очень одобряет мои успехи в некоторых областях и по отношению ко мне занимает отрицательные позиции. У меня с ним было несколько столкновений личного характера, но долго это оставалось только между нами: он был очень хитер, а я не считал возможным мои личные проблемы делать достоянием гласности даже в пределах членов Семинария…»