Самый лучший комсомолец. Том третий - Павел Смолин

— Не боишься, что враги на твое заявление обидятся?

— На обиженных воду возят!

Глава 23

— Главный судья чемпионата показывает 100 баллов, пролет камеры над ликующими зрителями под исполненную в «мажоре» основную музыкальную тему фильма. Разворот камеры обратно на площадку, который закончится общим дальним планом поросенка и фермера: «И посреди всеобщего ликования, шума и гвалта толпы, в молчании, неподвижно стояли две фигуры, бок о бок». Крупный план сидящего на жопке поросенка, справа — ноги фермера, по колено. Монтажная склейка — кукарекающий петух. Склейка — смотревшие чемпионат через окно дома фермера животные. Утка-Фердинанд радостно носится по кругу с воплями: «Свинья победила! Свинья победила!».

Печатающая сценарий Виталина хихикнула, сидящая без дела, но прилежно слушающая Оля вытерла проступившие сквозь трогательную улыбку слезинку и спросила:

— Петух кукарекает потому что утка занята?

— Верно! — подтвердил я. — Склейка: радостно пищащие «Ура!» мышата перед телевизором — стоят, как и раньше, на задних лапках. Склейка: Рекс и Флай вылизывают друг друга под голос рассказчика: «И хотя люди на трибунах и в комментаторских кабинах не могли найти слов…». Камера поднимается от собак наверх, давая общий план трибун и неба — в тучах появился просвет, солнечные лучи падают прямо на фермера и поросенка. Рассказчик продолжает: «…человек, который за всю свою жизнь произнес меньше слов, чем все остальные, в эту минуту точно знал, что нужно сказать». Крупный план фермера, привычно-бесстрастная мина на его лице медленно переходит в улыбку, которая обретает финальную форму, когда он смотрит на поросенка. Говорит: «Молодец, свинья!». Крупный план освещенного солнечными лучами поросенка — двигает пятачком и довольно похрюкивает. Крупный план лица фермера снизу, его щеки блестят на солнце, выражение — счастливое, в глазах — слезы счастья. С улыбкой он снова повторяет: «Молодец!». Снова крупный план свиньи, стандартный монтажный переход с затемнением, последнее, что видит зритель — пятачок. Золотые буквы на темном фоне, сопровождаемый мышиным писком: «Конец».

— Это будет самый милый фильм в мире! — подвела вердикт Оля и от избытка чувств чмокнула меня в щечку. Смутившись, покинула купе со словами. — Пойду собираться!

— Аркадий Викторович будет в восторге, — хохотнула Вилка, разложив последние листы сценария фильма «Четвероногий малыш» по копиям.

— Нашему свиноводу обязательно понравится, — подтвердил я.

В дверь постучали, и заглянувшая проводница уведомила:

— Через три минуты прибываем.

— Вовремя закончили, — потянулся довольный собой я. — Не зря станцию строили — считай прямо к дому привезли.

Заглянул дядя Герман:

— Весь совхоз встречать пришел. Морально готовься.

— Так точно, товарищ подполковник, — отрапортовал я и улыбнулся Виталине. — Соскучились крестьяне по своему барчуку.

— А ты? — с улыбкой спросила она, упаковав копии сценария в папочки.

Остальное уже давно упаковано — мы же организованные люди, и всегда готовимся заранее. Одеваться тоже не требуется — третье мая, воскресенье, на улице уже теплынь, так что мои спортивные штаны и футболка подойдут — кого стесняться, если все свои?

— И я по ним, — честно признался я.

Привык к односельчанам.

Площадь перед станцией у нас совсем не большая, но народ это не смутило, и они с комфортом расположились под сенью деревьев, заодно выкорчевав кустарники и затоптав только-только набравший силу подлесок. Решено — переделываем в эко-парк, интуристов-то из Москвы тоже на электричке привозить будут, пускай впечатляются со старта.

Топая по коридору почти остановившегося вагона, кивнул на окна.

— Обрати внимание на политическую грамотность наших соотечественников. Особенно впечатляют таблички: «Поддержим товарища Ким Ир Сена в борьбе с НАТОвскими марионетками», «Сережа, выздоравливай» и былинное «СССР и Куба — братья навек!».

— А мне больше нравится обещание поднять удойность коров, — указала Вилка на транспарант, который держали наши совхозные доярки. — А вот этот свежий: «Последовательное улучшение уровня жизни Советского гражданина является неотъемлемой составляющей построения коммунизма».

— Выпендривается товарищ Парторг, — опознал я носителя «свежака». — Методичку новую спустили.

Покинули поезд, и первым делом я обнялся с мамой, папой и бабушкой Эммой, которые дожидались нас на перроне. Далее обнялся с Таней и Надей. После этого поднял на руки и чмокнул в румяную щечку Аленку, которую после процедуры пришлось передать бабушке — сестренка меня не узнала и захныкала. После этого снова обнялся с мамой, на глазах которой выступили слезы радости:

— Опять напугал меня, поросенок!

— У нас же все всегда заканчивается хорошо! — неожиданно поняв, что мне уже не нужно поднимать взгляд, чтобы посмотреть ей в глаза, с улыбкой напомнил я. — А где братья?

— Дома, с няней, — ответила родительница, прижалась щекой, намочив мою слезами и нежно упрекнула. — Смотрит как в него снайпер стреляет и ржёт.

— Я же у тебя юморист! — чмокнув родительницу в щечку, напомнил еще одну важную деталь. — Все со мной нормально будет — отсюда и до совершенно естественной смерти в глубокой старости.

— Обязательно! — блеснула глазками мама.

— Пойду с народом поздороваюсь, — мягко начал выпутываться из ее объятий.

— Иди, знаменитость моя! — закрепив встречу поцелуем в щеку, она меня отпустила.

Жители, что характерно, без всяких оцеплений и заборов все это время тихонько ждали в сторонке, и оживились только когда увидели направляющегося к ним меня.

— Сережу не трогать — он ранен! — раздался перебивший радостный гомон усиленный мегафоном голос участкового.

Народ ответил ехидной разноголосицей:

— Да помним мы!

— Чай не тупые!

— На жену орать будешь!

Филипп Валентинович залился краской и мегафон опустил. Потом спасибо скажу — кто-нибудь бы обязательно забыл и потрогал там, где швы сняли буквально вчера. Поздоровался, одолжил у участкового мегафон, поотвечал на вопросы и анонсировал большие гуляния в честь Девятого мая — помимо стандартных мероприятий, проведем ряд конкурсов — я оставил в Корее некоторую часть валюты, будем разыгрывать среди жителей многочисленные подарки. Своим привез отдельно — потом вручу, в камерных условиях.

Папе Толе — каменные подставки под кружки, Тане с Надей — по корейской кукле в национальном наряде, деду Паше — каменный органайзер для канцелярии. Маме и бабушке — конечно же шёлк. Родному деду привез его вышитый на шелковой ткани портрет, но это дарить буду когда поеду в Москву — сразу домой приехали.

Оставив спецсредство Оле, погрузился в