Победить смертью храбрых. Мы не рабы! - Сергей Лапшин

– Вы оправлялись за своим больным. Что с ним? – не унимался уголовник.

– Нет его, – коротко отозвался я. У меня не было никакого желания рассказывать сейчас подробно обо всех перипетиях нашего побега и о смерти сержанта.

– С Хохлом что?

– Разошлись, – помолчав пару секунд, ответил я.

Ловкач понятливо кивнул. Подпрыгнул, как и мы все, на сиденье и через пару секунд снова обратился ко мне:

– Зла не держи, командир. Задачи у всех разные. Мне позарез нужно было свою выполнить.

На это абсурдное заявление я вообще не счел нужным отвечать. Говорить не хотелось – ни с Ловкачом, ни с кем бы то ни было еще.

Потери. Они неизбежны и при самом хорошем планировании. Наш же побег был обставлен тяп-ляп, и, наверное, смерть Волкова вполне логична. Однако эти доводы и понимание, которым тактично потчевали меня Москвичев и Илюхин, не снимало с меня ответственности. Командир группы виноват прежде всего. А командиром являлся я.

Это не абстрактные размышления. Ты перестанешь переживать лишь тогда, когда сумеешь не видеть в солдатах людей. Я так не умел.

Волков попал сюда с войны. Пожалуй, что с более жестокой и кровавой, нежели та, на которой был я. И разве не заслужил он жизни, и больше того – жизни мирной?

– У тебя свои секреты, командир, у меня свои. Поверь, для меня они важны не менее, чем для тебя твои. – Ловкач продолжал разговор, мало обращая внимания на то, что я его фактически не слушаю.

Теперь, по прошествии стольких дней, я четко мог сказать, что мое прошлое осталось в другом мире. Мои убеждения частью стерлись в пыль, а частью неузнаваемо изменились.

Во что я верил сейчас? Ну, уж точно не в белое братство и единение Европы. Виновен ли в том случай, поставивший меня и немцев по разные стороны фронта? Нет. Совершенно точно – нет.

Причиной было то, что я видел своими глазами и испытал на собственной шкуре. Фашизм в нынешнем исполнении нес рабство русским, и одно это уже заставляло меня быть его противником.

Я не раскаивался. Все, что я прошел, что я делал в своей жизни, было продиктовано лишь моими личными убеждениями. Изменились они – изменился и я.

Парня жаль. Он так и не вернулся с войны. Перескочив с одной на другую, не смог, не сумел выжить.

А мне повезло. Вернувшись с гор, я воевал в Столице. Ни на минуту, ни на секунду не прекращал собственного сопротивления. Попав сюда, я снова не изменил себе и был жив до сих пор. Наверное, этим следовало бы гордиться, но поводов для радости это не доставляло. Я не мог не видеть определенного сходства в наших судьбах. И без всякого позерства могу сказать, что какая-то часть меня умерла с Волковым.

Я не справился с очередным вызовом. И черт бы с ним, будь ставкой в этой игре всего лишь какие-то материальные ценности или нечто подобное. Но я не справился, и расплатой стала жизнь человека, небезразличного мне.

Подобное повторится. В этом я не сомневался. Неоднократно мне приходилось терять бойцов, друзей и товарищей. Это больно. Словно часть тебя уничтожают, заставляя черстветь и грубеть. Но это не избавляет от страданий полностью. Никогда.

– Теперь все по-другому, командир. Убедился я в тебе. Могу тебе верить, – вырвал меня из размышлений голос Ловкача. Уголовник требовательно и как-то доверительно заглядывал мне в глаза. Судя по всему, до того он произнес внушительный пассаж, который должен был меня удивить и разжалобить.

– Ты не получишь ствол, Ловкач. – Я покачал головой.

Илюхин, сидящий напротив, фыркнул. Расположившийся рядом с ним уголовник, внимательно следящий за разговором, неприязненно покосился на лейтенанта:

– Весело, глазастый?

Повернувшись к нему вполоборота, Илюхин поправил автомат, едва ли не ткнув его зэку в бок:

– Весело.

Йозеф Книппель, сложив руки за спиной, медленно вышагивал у окна. Терехов и Свиридов, ставшие с недавних пор практически неразлучной парой, молча наблюдали за немцем. Разговор, который затеял Книппель, заходил в тупик.

– Этот мальчишка должен быть передан нам. – Йозеф, резко повернувшись, уставился на капитана. – Никаких других вариантов, понимаете? Это требование! Он нанес оскорбление и должен за это ответить.

Терехов, скрестив руки на груди, демонстративно смотрел в сторону. Свиридов, напряженно размышляя о чем-то, потирал ладонью подбородок.

– Вы оттягиваете решение. Ни к чему хорошему это не приведет!

– Никого он не оскорблял, черт побери! – не выдержав, возразил Свиридов. – Парню просто прострелили ногу, Йозеф!

– Он ударил немца. – Книппель возмущенно ткнул пальцем в лейтенанта.

– Мы убили чертову уйму немцев, Йозеф! – Свиридов не принял столь смешного, на его взгляд, аргумента.

– Правильно, – согласно кивнул Книппель, – но этого никто не знает. Понятно вам? Никто не знает и не может наверняка утверждать, что это – вы! А он ударил немца на глазах у всех! Это, знаете ли, тяжкое преступление. И я должен выдать виновного либо судить его.

– Йозеф, это просто глупость. – Свиридов перешел к убеждению. – Мальчишка ценен своими знаниями. Ты хочешь отдать его корпорации?

– У меня нет выбора. – Книппель упрямо замотал головой. – Они просто разорвут со мной контракт, если я не выполню это условие!

Тишина повисла в комнате. Терехов все так же сидел, не меняя позы. Свиридов, бросавший напряженные взгляды на капитана, хмурился. Ему не нравилось происходящее, и еще больше не устраивало молчание командира.

– Капитан. Я забираю мальчишку? – Устав ждать, Книппель обратился непосредственно к Терехову. – Поверьте, у меня просто нет другого выбора.

– Ты не знаешь, сколько у меня людей, Йозеф… – тщательно выговаривая слова, произнес капитан.

Немец, нахмурившись, бросил в ответ:

– Человек пятнадцать. Или около того.

– Ты не знаешь, сколько у меня людей, Йозеф, – вновь повторил Терехов, особо выделив голосом «не знаешь». – Так вот. Я и мои разведчики знаем эту деревню как свои пять пальцев. Чтобы уничтожить твоих гостей и тебя самого, нам понадобится около десяти минут.

Книппель с неверием посмотрел на капитана. Открыл рот, но долго не мог подобрать слова, будучи шокирован заявлением Терехова.

Свиридов, знавший гораздо больше немца, оценил сказанное. Действительно, четверо разведчиков с момента входа в деревню людей из концерна несли постоянное дежурство в разных частях населенного пункта на специально выбранных и оборудованных точках. Из таких засад хорошо простреливались все основные улицы и направления Лебедей. Так что насчет десяти минут капитан не врал.

– Вы… отдаете себе отчет в том, что говорите, капитан? Вы на моей земле! Вы находитесь в моей власти!