Искушение временем. Книга 1. Не ангел - Пенни Винченци

ММ зарылась головой в подушку и проплакала два часа.

Храбрость не относилась к числу достоинств Оливера: он боялся физической боли, любого публичного унижения, конфликтов, а более всего боялся быть свидетелем чужих страданий. В те дни, когда Селия рожала Джайлза и близнецов, он пребывал в агонии страданий, опасаясь, что ему придется видеть или даже слышать что-то страшное, через что проходит жена. Селия, напротив, была очень храброй во всех отношениях, ее почти ничто не могло испугать, а если это и случалось, она стискивала зубы и противостояла страху и боли. Она походила на Джека, чья отвага была поистине неисчерпаемой. Оливер, как мог, боролся с недостатком храбрости: он сделал все, чтобы овладеть умением публично говорить. Ради Селии он выучился ездить верхом и однажды — но только однажды — побывал на охоте. Правда, всю ночь перед этим он не смыкал глаз, рисуя в своем воображении опасные препятствия, переломанные конечности и общественное презрение после его падения с понесшей лошади. Оливер смело отправился к дантисту, чтобы вселить мужество в собственных детей, и временами отваживался на самую мучительную процедуру — возражать и даже противостоять Селии.

Но все это было ничто, абсолютно ничто в сравнении с тем ужасом, от которого все внутри у него опускалось, — ехать сражаться во Францию. Вот там-то настоящий ужас, это точно: он читал в газетах сообщения о первых крупных сражениях при Ипре и Монсе и знал, что, несмотря на триумф и заверения, будто немцы разбиты, страшные сводки о людских потерях перечеркивали все пропагандистские уловки. Потери были тяжелыми, причем бессмысленными. Оливер знал, что там он вынужден будет столкнуться с вещами, о которых едва-едва начал думать всерьез: со смертью и с тем, что хуже смерти, — с увечьями, неутихающей болью. Более того, ему придется самому причинять зло — отдавать приказы стрелять, убивать, разрушать. Ему придется скрывать свой ужас, постоянно, день за днем, в нем пребывая, проявлять храбрость или каким-то образом симулировать ее.

Беседы с тестем, ветераном Англо-бурской войны и войны в Судане, где тот сражался вместе с лордом Китченером, не добавляли Оливеру храбрости.

— Нет ничего подобного битве, — внушал он Оливеру, когда однажды, золотым осенним днем, они сидели на террасе в Эшингеме. — Что-то вселяется в тебя, какая-то дополнительная сила дает тебе энергию, решимость. Я бы не мог хладнокровно кого-то убить, мне даже лошадь трудно пристрелить, когда ей приходит срок. Но там, на поле, боже, в этом страшном шуме, когда земля сотрясается от залпов орудий, солдаты ловят каждый твой звук и каждое твое движение, когда в упор на тебя смотрит враг — либо он тебя, либо ты его. Это чертовски здорово! И невозможно передать. Ты сам поймешь, когда будешь там. Твой младший брат, славный парень, вот он знает, что это такое. Мы как-то раз с ним говорили. Он ведь уже на фронте? Юный счастливчик. Эх, если бы я мог отправиться туда с вами обоими!

Оливеру в начале ноября надлежало отбыть в Колчестер для прохождения начальной армейской подготовки. Ему сообщили, что до Рождества его вряд ли отправят на фронт и что свою армейскую карьеру он начнет в звании лейтенанта. За неделю до отъезда в Колчестер Оливер дал обед для всех служащих издательства «Литтонс»: снял отдельный зал в отеле «Савой» и после обильной трапезы, на которой никак не сказалась нехватка продовольствия, встал и произнес короткую речь. Он сказал, что возглавлять издательский дом Литтонов в течение последних десяти лет было гордостью его жизни и что он надеется и молит Бога продолжить это.

— Я расцениваю службу королю и стране как краткий перерыв между издательскими циклами. — (Все рассмеялись.) — Но дело не должно стоять на месте. В обозримом будущем здесь многое изменится. Сильно изменится. Ричард Дуглас и Уильям Дин уже призваны в армию, вскоре за ними последует Джеймс Шарп. Так что «Литтонс» окажется преимущественно в женских руках. Я знаю, что такая ситуация не всех устраивает. — (Вновь раздался смех, к которому Селия и ММ постарались вежливо присоединиться.) — Потому что для некоторых из вас лучше всего было бы вообще без мужчин. Но с таким положением, леди и джентльмены, лично я никогда не соглашусь. Я вернусь. Мы все вернемся и весьма детально, даже критически, проверим, что происходило в наше отсутствие. — (Снова смех.) — Но я попрошу тех, кто остается, очень серьезно и от всей души оказать доверие и поддержку моей жене и моей сестре. Они отвечают за сохранность и за само будущее издательства, и я знаю, что с вашей помощью они обеспечат его. Прошу всех встать и выпить за них: леди Селию Литтон и мисс Маргарет Литтон.

Сотрудники дружно встали, подняли бокалы и с чувством произнесли: «Леди Селия, мисс Литтон, за вас!» Кто-то просто подчинился, но большинство ощутили прилив волнения, сознавая драматизм происходящего. «Прямо как в бою, — неожиданно подумал Оливер, улыбаясь Селии, чьи темные глаза как-то опасно сверкали, и ММ, прозрачная, меловая бледность которой мгновенно сменилась ярким румянцем. — Если бы только бой вызывал такой же безопасный восторг и гарантировал такую же легкую по беду…»

— Ты был изумителен, — падая в постель и протягивая Оливеру руки, проговорила Селия. — Спасибо тебе, мой дорогой. Я знаю, что твои слова будут нам огромной поддержкой. И ММ тоже это почувствовала, поверь.

— Что-то она плохо выглядит, — заметил Оливер, — я беспокоюсь за нее.

— Я тоже. Думаю, то, что ее… друг на фронте, выбивает ММ из колеи. Совершенно очевидно, она его очень любит.

— Что она тебе рассказала о нем? Об их планах на будущее, если… — Оливер запнулся.

— Конечно, у них есть будущее. У всех нас оно есть, — твердо заявила Селия, — но ММ мне ничего не говорила. Вообще ничего. И я никогда у нее не спрашивала. Но она, естественно, ужасно тоскует по нему. И боится за него каждый миг каждого дня.

— Он во Франции? — спросил Оливер.

— Да, уехал почти сразу же. И ты скоро покинешь меня. Оливер, милый, я просто представить себе не могу, как все это выдержать.

— Выдержишь, — мягко улыбнувшись, заверил Оливер, пересекая комнату и беря ее лицо в свои ладони, — как и я. Потому что так надо. Потому что нет выбора.

— Тебе страшно, да? — взглянула на мужа Селия.

Он долго молчал и наконец с трудом произнес:

— Да. Да, очень. К моему стыду.

— Не надо стыдиться, что тебе страшно, — покачала головой Селия. — И не стыдись признаться мне. Если это помогает. В моих глазах ты не становишься хуже. Наоборот, лучше.

— Почему? — очень тихо спросил Оливер.

— Потому, мой дорогой, что чем больше ты боишься, тем храбрее становишься. Я знаю, ты замечательный. Я так тебя люблю.

— И я тебя люблю, — ответил Оливер, — сильнее, чем прежде, сильнее, чем мог вообразить.

Где-то во Франции, 19 октября

Драгоценная Мэг!

Это все, что мне позволено написать тебе. Все наши письма подвергаются цензуре, так что не жди подробных военных отчетов. Я не хочу сказать, что ты именно их и ждешь, но все равно… Я тоже люблю тебя, Мэг. Я все время думаю о тебе, и это такая поддержка — знать, что ты в безопасности. Здесь вовсе не так уж скверно, и ты не должна волноваться. Добрались мы совсем не плохо. Мы прибыли поездом из Гавра в вагонах для скота, и на каждой станции, которую проезжали, нас ждали кофе или вино и хлеб, и люди выкрикивали: «Vive l’Angleterre!»[14]. Ты знаешь, говорят, удача любит храбрецов. Мы все здесь отменные храбрецы! Приходится: иного выбора нет. Я тут вместе с группой славных парней. Очень здорово быть рядом с теми, кого знаешь уже сто лет. Это помогает бороться с тоской по дому. Новости с фронта — мы пока еще не на фронте — хорошие. Наши побеждают. Захватывают территории, выигрывают сражения — в общем, мы победим. Это точно, определенно. Береги себя, Мэг. Не надрывайся на работе. Я скоро буду дома. Если повезет, то уже на Рождество.