Дело о мрачной девушке - Эрл Стенли Гарднер

– Нет, сэр, – ответил Кринстон.

Его лоб покрылся потом, который блестел в свете, льющемся насвидетеля из больших окон зала суда. Капелек на коже становилось все больше ибольше.

– А не является ли фактом то, что вы прекрасно понимали, чтовам как-то придется объяснять этот звонок в полицию? Вы внезапно заметилилежавший на столе страховой полис. Вы знали, что полис приготовлен мистеромНортоном, потому что, будучи очень дотошным, Нортон собирался продлить действиеполиса до того, как истечет срок. При виде этого документа вас осенила мысль.Вы сразу же снова набрали полицейский участок и сказали дежурному, что вы –мистер Нортон, вы только что звонили и вас разъединили. Вы заявили о кражеавтомашины, описали «Бьюик» и назвали его номерной знак и заводской номер,прочитав их со страхового полиса, лежавшего на столе, не так ли?

– Нет, сэр, – механически ответил Артур Кринстон.

– А не является ли фактом то, что затем открылась дверь вкабинет и вошел Дон Грейвс? Он был вашим сообщником в присвоении незаконнымпутем девятисот с лишним тысяч долларов, которые вы потеряли на спекуляциях нарынке ценных бумаг? Вы использовали деньги фирмы в личных целях. Вы вместе сДоном Грейвсом придумали план, как свалить убийство мистера Нортона на других,не так ли?

– Нет, сэр, – все так же механически отрицал Кринстон.

– А не является ли фактом то, что вы знали, что судья Пурлейне знаком лично с Эдвардом Нортоном и поэтому не в состоянии отличить его голосот голоса любого другого мужчины? Не является ли фактом то, что вы вместе сДоном Грейвсом проскользнули в комнату шофера Пита Девоэ и подложили улики,которые свяжут его с убийством? Вы взломали окно и оставили следы на мягкомгрунте, словно мистер Девоэ сделал неумелую попытку отвести от себя подозрение.Затем вы поднялись в кабинет, где на столе лежал убитый вами Эдвард Нортон, идоговорились с Доном Грейвсом, что вы спуститесь вниз к машине судьи Пурлея, амистер Грейвс откроет окно кабинета и встанет таким образом, чтобы его лицооставалось в тени, с тем чтобы судья Пурлей мог видеть только расплывчатыеочертания мужской фигуры. Мистер Грейвс притворится, что он – Эдвард Нортон, икрикнет вам вниз, спрашивая, нельзя ли Дону Грейвсу поехать вместе с вами. Выспросите разрешения у судьи Пурлея, в это время Грейвс отойдет от окна,бросится вниз по лестнице и встанет рядом с вами, когда вы станете кричать вокно, словно видите мистера Нортона, что все в порядке, и судья Пурлейсогласился, не так ли?

– Нет, сэр.

– Это все, – заявил Мейсон.

В зале суда стояла мертвая тишина. Казалось, что словаадвоката отразились от потолка и завибрировали.

Судья Маркхэм бросил взгляд на Клода Драмма.

– У вас есть вопросы, господин обвинитель? – спросил судья.

Клод Драмм махнул рукой:

– Нет, ваша честь. Адвокат защиты только что представилочень интересную теорию, но доказательств для ее подтверждения нет. Свидетельотрицает…

Судья постучал молоточком по столу:

– Мистер Драмм, вы выступите с аргументами перед присяжными,когда придет время. Суд спрашивает, есть ли у вас еще вопросы к свидетелю? Выответили отрицательно, поэтому свидетель может покинуть место дачи показаний.

– Я бы хотел пригласить судью Пурлея, чтобы продолжитьперекрестный допрос, – объявил Мейсон.

Судья Пурлей прошел к свидетельскому месту. В нем уже нечувствовалось той уверенности, с которой он выступал ранее. Его лицовытянулось, по глазам было заметно, что его одолевают сомнения.

– Вы также уже принимали присягу, так что можете сразузанимать свидетельское место, – сказал Мейсон.

Судья Пурлей тяжело опустился в кресло.

– Когда в эти выходные проводился эксперимент, – началМейсон таким тоном, словно выносил окончательный и суровый приговор, – высидели в своей машине под окном кабинета Эдварда Нортона, как раз в том месте,что и в ночь убийства, не так ли?

– Да, сэр.

– И из этого положения, если вытянуть шею, вы могли видетьокно кабинета Эдварда Нортона?

– Да, сэр.

– И, поскольку крыша автомобиля опускается так низко, чтоуменьшает поле зрения, вы могли видеть окна второго этажа, только вытянув шею,не так ли?

– Да, сэр.

– А не является ли фактом, господин судья, что, пока высидели в автомобиле в том же положении, что и в ночь убийства, Дон Грейвсподошел к окну кабинета и позвал Клода Драмма, который вместе с вами находилсяв машине?

– Да, сэр, – ответил судья Пурлей, делая глубокий вдох.

– А не является ли фактом то, – громогласно продолжаладвокат, показывая указательным пальцем прямо на судью Пурлея, – что теперь,после того, как ваше внимание было обращено к проблеме и вы вспомнилиобстоятельства ночи убийства, вы осознали, что голос, обращавшийся к вам изокна второго этажа в ночь проведения эксперимента, – это тот же голос, чтокричал из кабинета Эдварда Нортона в ночь убийства?

В зале суда воцарилась напряженная, даже драматичная тишина.

Руки судьи Пурлея сжали ручки кресла, в котором он сидел,его лицо исказилось.

– Боже мой, я не знаю, – наконец ответил он. – Последниедесять минут я задаю себе этот вопрос и не могу ответить. ЭТО МОГ БЫТЬ ТОТ ЖЕГОЛОС!

Перри Мейсон повернулся к присяжным. Спокойным, немигающимвзглядом он посмотрел на лица девяти мужчин и трех женщин.

– Это все, – объявил он.

Какое-то время в зале суда сохранялась полная тишина, потомначалось шевеление, послышались шепот, охи, ахи. Где-то в задних рядах какая-тоженщина истерично захихикала.

Судья Маркхэм стукнул молоточком по столу.

– Тихо! – крикнул он.

Клод Драмм в неуверенности закусил губу. Осмелится ли онзадавать вопросы судье Пурлею после перекрестного допроса Мейсона или решитподождать, пока он сможет переговорить с муниципальным судьей с глазу на глаз?

И в момент неуверенности, в момент, когда внимание всехприсутствующих в зале суда было сконцентрировано на нем, Клод Драмм колебалсяслишком долго.

Внимание толпы переключилось.

Мейсон, опустившийся на стул и спокойно наблюдавший за моремлиц, заметил, как именно оно переключилось, и то же самое уловил судья Маркхэм,ветеран сотен судебных процессов, знающий, как ведет себя зритель.

И одним движением, словно приведенные в действие какой-тоневидимой психической командой, глаза присяжных и зрителей переключились сКлода Драмма и остановились на полном отчаяния лице Артура Кринстона.