История любви в истории Франции. Том 6. Любовь "по-санкюлотски" - Ги Бретон

* * *

Этих псевдоисторических фантазий оказалось недостаточно, чтобы обелить Фабра и Шабо, поэтому они решили ошеломить коллег-депутатов фейерверком гражданских праздников. Продолжая кампанию против католицизма, они добились, чтобы собор Парижской богоматери перестал быть храмом и назывался Святилищем разума[100].

Освящение нового культа состоялось 20 брюмера (10 ноября) 1793 года.

В нефе собора был сооружен маленький-храм «простой и величественной архитектуры», как говорили устроители церемонии.

На фасаде была надпись: «Философии посвящается». У входа взамен «старых идолов» поставили бюсты Жан-Жака Руссо, Вольтера, Гельвеция и некоторых других философов. Алтарь располагался на горе, чем-то напоминавшей Иерусалимскую. Над скалой сиял «светильник разума».

Кортеж появился к десяти часам. Процессию возглавляли депутаты, а между двумя рядами девушек в белом улыбалась толпе Богиня разума в венке из дубовых листьев.

Эту роль Фабр отдал одной из своих любовниц — певице парижской Оперы мадемуазель Майяр.

Весьма забавный выбор, если учесть, что девушка вела более чем эксцентричную и рассеянную жизнь… Она отдавала свое сердце многим любовникам, общаясь иногда сразу с несколькими.

Она любила повторять: «Мне всегда хотелось жить полной жизнью».

В ее бурной жизни было много странных приключений. Я упомяну только одно, дающее представление о странном характере мадемуазель Майяр. Она любила разгуливать в мужском костюме и однажды отхлестала в Булонском лесу офицера, оскорбившего прогуливавшуюся там даму. Тот в ярости потребовал удовлетворения, и на следующий день состоялась дуэль на пистолетах.

Ранив своего противника, певица обнажила грудь и торжественно произнесла:

— Вот кто вас ранил… Я женщина.

Пристыженный офицер подобрал пистолет, сел в коляску и уехал в провинцию, а девушка улеглась со своими секундантами в зарослях папоротника и предалась любви…

Именно эту девушку и выбрал Фабр для олицетворения божества, которое республика предлагала Франции…

Она вплыла в «бывший» Нотр-Дам на античном сиденье, которое несли четыре человека, переодетые друидами…

Она была задрапирована в белое, как весталка, на голове — фригийский колпак, а в руках — копье из слоновой кости…

Как только богиня оказалась на вершине горы, все присутствующие запели «Гимн разуму», написанный Мари-Жозефом Шенье на музыку Госсека. После этого кортеж двинулся к Конвенту. Мадемуазель Майяр спустилась со своего трона и села рядом с председательствующим, расцеловавшим ее в обе щеки. Наконец все участники праздника вернулись в Нотр-Дам, певица уселась на алтарь, чтобы добрый народ мог восхищаться ею.

Если верить свидетельству Себастьена Мерсье, культ разума начался весьма любопытным образом. В нефе новообращенные преклонили колени перед мадемуазель Майяр, крича: «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Родина!», а в темных уголках собора происходили куда менее почтенные сцены. «Боковые приделы, — пишет автор „Парижа времен революции“, — были задрапированы широкими занавесями, и сделано это было не без умысла. Из темных закоулков раздавался резкий смех; приподняв край занавеса, добрый обыватель мог наблюдать сцены, как будто взятые из искушения святого Августина…»

Всю следующую неделю в парижских церквах проходили подобные церемонии, кое-где переходившие в оргии. Частенько в нефах ставили столы, которые ломались от бутылок, колбас и паштетов. «В алтарях, — пишет Мерсье, — почитали одновременно разврат и обжорство». На хорах ставили декорации, изображавшие сельский пейзаж с крестьянскими хижинами, скалами к густыми рощами. Группки девушек резвились там вместе с мужчинами, ведя себя весьма вольно…

Новая религия, созданная Фабром и Шабо, очень быстро вылилась в простую вакханалию. Все актрисульки хотели представлять Разум, и двое друзей принимали у них «экзамен», ища разум в весьма странном месте…

Потом, по свидетельству Луи Блана, «божество нашло свое воплощение в обычных куртизанках. Какая-нибудь девка сидела на дарохранительнице, окруженная артиллеристами с трубками в зубах, которые изображали священников. По улицам Парижа расхаживали процессии полупьяных вакханок, сопровождавших колесницу со слепыми музыкантами. На какое-то время столица превратилась в город маскарадов, главным лозунгом стал: „Долой лицемерие!“

Эта смехотворная религия начала раздражать Робеспьера, он запретил шествия и учредил культ Высшего Существа.

Неистовую ярость Робеспьера вызывала та роскошная жизнь, которую вели Фабр, его любовница-актриса вся увешанная драгоценностями… Робеспьер приказал арестовать всех протеже барона де Батца как «иностранных агентов». Комбинация бывшего артиста не удалась.

24 нивоза его арестовали и отправили в люксембургскую тюрьму. Вскоре за ним последовали Шабо, Базир, Делоне и братья Фрей. Начался процесс, который должен был вывалять в грязи весь Конвент. После трех месяцев следствия дело приняло такой размах, что гильотина работала без отдыха, потому что якобинцы везде видели измену и подозревали всех…

5 апреля всех обвиняемых приговорили к смерти.

На следующий день, к великой радости барона де Батца, сделавшего ставку на чувственность Фабра, пятнадцать виднейших революционеров, в том числе и автор республиканского календаря, были обезглавлены…

Пока барон де Батц с дьявольской хитростью вел Фабра д'Эглантина к эшафоту, в Лувесьенне госпожа Дюбари стала объектом хитрых уловок своего последнего возлюбленного…

Когда Грейву не удалось встретиться с ней, он решил, что единственным способом приблизиться к этой женщине будет ее арест. Он установил наблюдение за госпожой Дюбари, заручившись помощью Замура, чернокожего слуги, оставленного экс-фаворитке в наследство Людовиком XV. В скором времени Грейв отправил в Конвент письмо, разоблачающее шпионскую деятельность аристократки.