Солнцеравная - Анита Амирезвани

дерьмо! — взревел Шамхал так, что у меня отдалось в зубах. — А если ты попытаешься сбросить его и увидишь тех же слуг, но над собой?!

— По крайней мере, умру, зная, что сделала все, что могла, противясь ему!

Пери вскочила и набросила чадор.

— Дочь моей сестры, погоди минуту. Все благодарили бы тебя, если б ты его укротила.

— Как мне теперь это сделать? — ответила она. — Все вы, мужчины, были просто счастливы, позволив ему отстранить меня от дворцовых дел. И как быстро!

— То был прямой приказ.

— Но возрази вы ему — я бы сохранила хоть какое-то влияние. Да, я бессильна, но ты помогаешь Исмаилу держать меня в этом положении. Как и кто остановит его теперь?

Широкобородый, широкоплечий, Шамхал в этот миг выглядел беспомощным.

— Я не знаю. Придется ждать, когда кызылбаши вернутся с охоты на суфиев, и мы узнаем, помогут ли они.

— Но в их отсутствие наш род могут истребить!

Шамхал воздел ладони к небу, словно говоря, что все в руках Божьих.

Губы Пери искривило отвращение, и она дернула пичех, скрывая лицо.

— И говорят, что женщины трусихи! — воскликнула она, стискивая чадор под подбородком на пути к двери.

Дядя не сделал попытки остановить ее. Я неумело прикрыл лицо и туловище.

Снаружи царевна дала волю чувствам.

— О великий Бог! — взывала она, пока мы шли по улице. — Молю Тебя: снизойди до нас! Вразуми меня, как поступить, ибо я в растерянности. Темны времена эти, как никогда. Газзали писал, что без справедливости нет ничего — ни верности, ни верноподданичества, ни процветания, ни, наконец, самой страны. Нам грозит потерять все. О Боже, яви своим слугам луч света в этой тьме!

Я вторил ее молитве, когда мы шли садами, спускались в потайной ход и спешили в холоде и мраке. Но здесь я вздохнул с облегчением оттого, что мы не на улице, где нас могли узнать. Мы проникли без всяких сложностей в разрушающийся садовый домик, сбросили покровы и ушли домой через гаремный сад. В своих покоях царевна вдруг села, словно ей отказали ноги. Ее родной дядя! Это был жесточайший из ударов.

— К кому нам теперь обратиться? К мирзе Салману? — Ее улыбка была усталой и горестной. — Он всего лишь второразрядный чиновник. Кызылбаши его не послушают.

Глаза Пери впервые за много месяцев потухли. Это напомнило мне взгляд узника, идущего на казнь. Руки ее лежали на коленях ладонями кверху — маленькие, нежные, роспись хной стерлась. Минуту она смотрела на них.

— Я боюсь, — вдруг шепнула она.

Меня словно громом поразила простота этого признания — и породила решимость пожертвовать собой ради царевны. Моего боевого задора хватило бы на троих, и я поклялся сделать все, что могу, дабы уберечь ее.

Глава 6

БОЕВОЙ КЛИЧ

Каве получил весть, что его восемнадцатому, и последнему сыну велено явиться к Заххаку и его змеям. Услышав это, он бросил кузницу и отправился к дворцу, могучие мышцы его рук вздувались узлами от гнева, и так велик был его гнев, что прошел он сквозь стражу и прервал Заххака, державшего совет.

«Пресветлый шах, — прорычал он, и глаза его сверкали, как искры из горна, — ты правишь семью пределами, и казна твоя ломится от золота. Почему ты отнимаешь у меня мое единственное достояние? Если ты так справедлив, как это утверждают, ты оставишь в покое моего единственного сына и не будешь поддерживать этого зла».

Заххак ощутил медь на языке. Как он сможет оправдать свои поступки? Ему хотелось выглядеть чистым в глазах всего мира.

«Я отпущу твоего сына, — ответил он и отдал такой приказ. — А теперь ты должен подписать такую бумагу, подтверждающую справедливость моего правления. Это нетрудно?»

Когда Каве прочитал бумагу и увидел там имена всех сановников, его скулы побагровели, глаза выкатились, а мышцы шеи вздулись.

«Вы все просто шайка трусов! — закричал он на придворных. — Как вы можете ставить свои имена под такой ложью и называть себя мужчинами?!»

С ревом он изорвал свидетельство в клочья и растоптал их, пока сановники глазели на него, словно он был бешеным псом. Затем он в ярости бросился вон из дворца. На главной площади города он сорвал с себя черный фартук кузнеца и на острие копья поднял в небо, чтобы люди видели его издалека и отовсюду. Хлынули они со всей страны и присоединились к его делу.

«Справедливости! — кричали они. — Справедливости!»

Женская половина дворца была тиха, словно кладбище, и лица большинства ее обитательниц были печальны. Страх висел в каждой комнате, будто густой, неизгоняемый туман. Кончилось ли все? Или кто-то будет следующим?

Двоюродная сестра матушки написала мне, спрашивая, когда можно будет отправить Джалиле в Казвин, и я исполнился облегчения, когда Пери велела мне повременить. Никогда я не стал бы подвергать Джалиле, неискушенную в сложностях дворцовой политики, такому риску. Я ответил, постаравшись объяснить все как можно более внятно, хотя не вдаваясь в подробности, что положение серьезное.

После завершения траурных обрядов по мертвым царевичам Пери вызвала меня к себе. Азар-хатун проводила меня в ее самый потаенный покой — тот, где она встречалась с матерью или Марьям. Именно там были роспись с нагой Ширин, изысканные шелковые ковры персикового цвета и подушки в цвет им. Пери читала «Шахнаме» в копии, которой я прежде не видел. Книга была открыта на странице прекрасного письма, украшенного иллюстрациями с позолотой и красками из драгоценных камней.

— Салам алейкум, — сказала она, когда я вошел. — Рада тебя видеть. Никогда и подумать не могла, что буду испытывать благодарность просто за то, что те, кем дорожу, все еще живы и дышат…

— Благодарю, добрая госпожа. — Мое