Приживется ли демократия в России - Евгений Ясин

Обоснование Сергея Миронова: «Мы сталкиваемся с фактами, когда один известный банк обанкротился, суд на две недели вернул ему лицензию, за эти две недели куда-то исчезли все активы банка, а судья уходит в отпуск на три года по уходу за ребенком, и при этом ВККС не делает ничего. При всей независимости трех ветвей власти в России они не могут действовать несогласованно. Ни одна из ветвей власти не должна оставаться полностью бесконтрольной. Это будет вести к злоупотреблениям. Мы хотим большего контроля над ВККС, потому что именно Совет Федерации назначает всех высших судей» (Время новостей. 2004. 30 ноября). Как мы видим, Миронов воспроизводит почти все аргументы Козака, различие их проектов состоит только в том, что в результате реформы Миронова независимость суда практически исчезнет. Власти следует подумать о причинах проблемы, а не рассматривать различные прецеденты: нельзя же всякий раз искать выход в ужесточении правил игры вплоть до полной их отмены!

Как и следовало ожидать, предложение Миронова не вызвало большого энтузиазма у судей. Еще за день до общего съезда, который состоялся 1 декабря 2004 года, почти все представители судебной власти были категорически против нововведений. Помимо прочего, Миронов предложил вернуть ВККС отнятое в 2001 году право пересмотра решений нижестоящей коллегии, что позволило бы при желании уволить любого судью. ВККС лишилась этого права потому, что при действующем порядке определения ее состава коллегия могла принимать неугодные власти решения. При изменении правил можно вернуть отобранные прежде полномочия, как и в случае с губернаторами и Советом Федерации!

Ю. Сидоренко, председатель Совета судей, сказал накануне съезда: «Я категорически против изменения состава ВККС. Ну скажите, какой смысл менять процедуру, если коллегия еще не поработала в составе, определенном действующим законодательством… Нам говорят, что надо реформировать процедуру формирования ВККС, так как в том составе, который прописан в действующей редакции, она не способна бороться с коррупцией. Но позвольте, откуда же авторы проекта знают, на что способна ВККС, если она еще и дня не проработала в этом новом составе?» (Время новостей. 2004. 30 ноября).

Съезд судей состоялся, на нем выступил сам президент и произнес «правильные» слова о необходимости обеспечить независимость суда. Относительно инициатив Миронова Путин определенно высказаться не захотел, хотя именно этого от него и ждали собравшиеся на съезде. Дело так и осталось нерешенным и, судя по особенностям нынешнего правления, его внесли в лист ожидания: протесты постепенно утихнут, люди привыкнут к идее, казавшейся неприемлемой, со временем она будет восприниматься иначе. Сразу после Беслана Путин произнес сакраментальную фразу: мы «позволили коррупции поразить судебную и правоохранительную сферы». Однако в качестве меры противодействия власть предлагает, по сути, полностью ликвидировать независимый суд. Таков финал судебной реформы.

Я думаю, судебные инициативы власти преследовали иные цели, нежели борьба с коррупцией. Если под контролем президента окажутся высшие судебные инстанции, то ситуация сама собой не решится. Если нарушение закона в суде возможно по указанию сверху или же за справедливое решение судья может подвергнуться неприятностям, то уместно предположить, что рано или поздно судья уступит хорошо оплачиваемым предложениям поступиться совестью. Я не раз слышал, как судейские и прокуроры, потупив взор, соглашались: да, попадаются в нашей среде нечестные люди, однако мы боремся с этим явлением и осуществляем «намеченные в этом направлении мероприятия». Но почти никогда не приходилось слышать публичные заявления о том, что источником искушения является именно исполнительная власть.

Независимость суда от других ветвей власти не гарантирует искоренение коррупции – это справедливо. Очевидно, впрочем, что в отсутствие независимого суда победить коррупцию не удастся никогда.

Незадолго до принятия нового УПК Генеральная прокуратура приняла решение об аресте В. Гусинского и ряда других лиц. Тогда это казалось произволом, поэтому положение, согласно которому аресты и обыски отныне будут производиться только по решению суда, рассматривалось как большой шаг вперед. Однако законодательство не всегда совпадает с реальной практикой.

Со времен Петра I обер-прокурор Сената получил прозвание «государево око». В советское время образ генерального прокурора был долго связан с именем А. Вышинского, обвинителя на процессах «врагов народа» в 1937 году. В нашу эпоху многое изменилось, в том числе и статус прокуратуры. Процитирую слова Д. Козака, сказанные накануне принятия нового УПК: «Что такое „независимость прокуратуры“ в нашей стране? В Конституции такого принципа нет. Он закреплен в Федеральном законе, в соответствии с которым прокуратура у нас функционирует в качестве, по сути, четвертой ветви государственной власти, обладая при этом обширными властными полномочиями… Прокуратура в отличие, например, от исполнительной власти не подвержена никакому контролю. Сегодня это замкнутая, централизованная – что правильно – система. Однако механизм и основания политической и юридической ответственности руководителя, на которого замкнута эта система, в законе не сформулированы вовсе или весьма расплывчаты…

И это при том, что у прокуратуры сегодня есть полномочия и судебные, когда, например, речь идет об ограничении свободы граждан на досудебной стадии уголовного преследования (эти полномочия как раз и упразднил новый УПК. – Е. Я. ). При том, что прокуратура обладает монопольными правами при расследовании наиболее тяжких преступлений: сама расследует преступления и сама осуществляет надзор…

Мировая практика закрепила два основных варианта статуса прокуратуры. Либо она составная часть судебной власти – и тогда должна функционировать в ее составе и по ее законам. Либо – исполнительной. Последнее означает, что прокуратура, как это происходит в некоторых странах, занимается расследованием уголовных дел на досудебной стадии, а в судебном процессе от имени государства представляет сторону обвинения, равноправную защите» (Общая газета. 2001. 13—19 декабря).

В интервью газете «Коммерсантъ» от 13 декабря 2003 года Козак продолжил: «Тут можно провести параллель с регулированием финансовых рынков: как там ЦБ, например, должен быть лишен полномочий единовременно устанавливать правила для банков и надзирать за их исполнением, так и Генпрокуратура не должна и вести следствие, и выступать обвинителем в суде».

В конце 2003 года, после того как Генеральная прокуратура включилась в дело ЮКОСа, стали поговаривать, что она не переживет административной реформы: либо окажется подразделением Министерства юстиции, обладающим контрольной функцией, либо станет частью судебной системы с исключительно обвинительными полномочиями. Самим следствием должны заниматься Следственный комитет Министерства внутренних дел или Федеральное бюро расследований как самостоятельное ведомство – по аналогии с США.

Пока Д. Козаку удалось лишь отнять у прокуратуры право давать санкции на арест и обыски. В остальном реальное продвижение в данной сфере практически отсутствует. Широта и размытость полномочий, которые сегодня закреплены за прокуратурой, власть абсолютно устраивают. Независимость прокуратуры, ее формальный статус четвертой ветви власти фиктивны. Судя по всему, задачей генерального прокурора является демонстрация лояльного отношения к первому лицу государства и его команде, готовность верно служить, подбирая юридические обоснования для любого их действия. «Государево око» бдит: услуги прокуратуры в 2000—2003 годах были столь значимы, что вряд ли в ближайшем будущем от них откажутся (как в рекламе «Билайн»: «С нами удобно!»). Что же касается лишения прокуратуры права на обыски и аресты, то в скором времени возник феномен «басманного правосудия» и стало ясно: единственная проблема власти – донести дело из прокуратуры до послушного суда.