Величие мастера - Михаил Михайлов

– Как самочувствие? – спросил Макаров.

Речкин потянулся к ноге осторожно, боясь вызвать боль. Нога была холодная, и он едва ощутил на ней прикосновение собственных пальцев. Тогда Алексей попробовал пошевелить ею. Острая боль пронзила ногу ниже колена, и он непроизвольно зашипел сквозь стиснутые зубы.

– Совсем плохо? – обеспокоенно смотрел на лейтенанта Макаров.

– Да что-то… как-то… – только и смог выдавить из себя Алексей, пересиливая сдавившую грудь судорогу.

– Серьезное ранение! – несколько погодя заключил Макаров. – Пуля точно в кость угодила. Я, конечно, не специалист, но дела плохи…

– Отвоевался… – с обидой в голосе проронил Речкин и истерично засмеялся, стиснув губы.

«Эх, Миша, Миша! – с досадой вспомнил Речкин о Розенблюме. – Как же все не вовремя! Как кстати ты бы был сейчас!»

Алексей вновь попытался пошевелить ногой, но страшная, почти нестерпимая боль разила его молнией, что доходила до самой груди. Лицо сильно побледнело и покрылось испариной. Теперь Речкин боялся даже пошевелиться. Так и замер лежа, напряженно зажмурив глаза.

Макаров и Номоев робко застыли возле лейтенанта, не зная, как помочь ему, точно неопытные юноши на первом свидании.

– Может, усадить вас? – осторожно предложил Номоев.

– Сейчас… сейчас… – стараясь выровнять дыхание, едва слышно проговорил Алексей. – Чуть отдышусь…

Боль стала угасать, и Речкину сделалось до того хорошо, что он готов был навсегда застыть в той нелепой позе, лежа на холодной земле. Щемящий грудь спазм отошел, и Алексей, наконец, осмелился:

– Попробуйте, ребята, усадить меня! Только очень вас прошу, осторожно! Совсем что-то сил нет…

Словно дорогой, очень хрупкий антиквариат, взяли бойцы под руки лейтенанта. В шаге покоился большой валун, сплошь покрытый черным мхом. Но шаг этот дался нелегко всем троим. Буквально сантиметровыми отрезками оттаскивали бойцы своего командира. Речкин то всхлипывал, то матерился отборнейшим деревенским матом, удерживая рукой раненую ногу чуть выше стопы, стараясь зафиксировать ее в одном положении. Наконец, Алексея усадили спиной к валуну.

Теперь Речкин мог разглядеть свою ногу, и увиденное шокировало его. Штанина была сырой от крови до глянцевого блеска, в разорванной дыре зияла крупная, с мелкое яблоко, рана, в которой белели осколки кости.

– Надо шину наложить! – кивнул Номоеву Макаров.

Оба разбежались в разные стороны и вскоре вернулись с двумя длинными палками, вырезанными из ивовых веток. С ногой возились долго. Речкин часто вздрагивал, тяжело дышал, давая понять, что не в силах терпеть боль. С горем пополам бойцы наложили ветви по обе стороны ноги, плотно зафиксировали их к нижней части голени и бедру тонкими полосками ткани с гимнастерки Номоева. Из этого же намотали тугую повязку на рану, но кровь вмиг пропитала ее насквозь.

Закрыв глаза, Речкин запрокинул голову назад. Мысли были самые дурные. От них хотелось кричать, стонать и плакать. И Алексею пришлось сильно потрудиться над тем, чтоб не дать волю эмоциям. Лишь видно было, как дрожат его скулы и перекатывается кадык на заросшей густой щетиной шее. Не сказать, что ему сильно полегчало от проведенных процедур, но хотя бы нога стала неподвижна, и Речкин уже не так сильно боялся пошевелиться.

– Воды дали Николаеву? – спросил вдруг Алексей.

Номоев растерянно взглянул на Макарова и тотчас удалился вниз, к тому месту, где лежал Николаев, на ходу снимая одну из фляг с ремня.

– Жрать охота… Сколько мы не ели, – и совсем раздосадованно цыкнул вдруг Алексей. – Эх, и табачку нет. Что-то сильно табачку захотелось!

– До своих дойдем – будет табачок и еще что покрепче! – пытался шутить Макаров, но выдавил на лице лишь жалкое подобие улыбки.

Речкин глянул на него исподлобья коротко и неодобрительно и, нахмурив брови, некогда русые, но ставшие абсолютно черными от дыма и грязи, уставился куда-то вдаль.

– Иди погляди, чего они там… – проронил вдруг лейтенант.

Макаров лишь кивнул в ответ и застучал твердой подошвой башмаков по камням.

Речкину нужно было время побыть одному, хорошенько все взвесить и обдумать. Сложно, крайне сложно было сохранять хладнокровие и трезвость ума в этой беспощадной ситуации. Но время шло, а с ним неумолимо повышалась опасность быть обнаруженными немцами. Прохладный восточный ветер трепал его русые волосы, принося с собой запах горелой древесины. Он выл Алексею в самые уши, словно уже пел по нему отходную.

– Может, тоже воды? – протянул ему флягу Номоев, подошедший до того тихо, что Алексей вздрогнул.

– Дай… – ответил лейтенант, вновь закрыв глаза. – Где Макаров?

– Здесь я! – послышался приближающийся голос.

Алексей цепко впился пальцами в протянутую флягу и сделал несколько жадных глотков.

– Идти вам надо… – вдруг сказал он, вытирая предплечьем подбородок и шею от пролитой воды и еще раз глотнул из фляги.

– Кому это «вам»? – недоуменно нахмурил густые брови Макаров. – В смысле – «вам»?

Речкин отдал флягу Номоеву и, словно спохватившись, суетливо ощупал голову.

– А где фуражка моя? – нахмурился он, рыская глазами по сторонам.

Макаров сделал шаг в сторону и поднял фуражку, которая слетела с головы лейтенанта во время налета «Юнкерсов».

– Вот… – протянул он головной убор владельцу. – Так кому «вам»-то?

– Тебе, Номоеву и Николаеву, – спокойным тоном ответил Алексей, надев фуражку и закрепляя ее ремешком на подбородке.

– Отличненькое дельце! – возмутился Макаров, задрав брови на лоб. – То есть, командир, ты останешься здесь, а мы драпать?

– Опять ты мне тычешь!.. – горько усмехнулся Речкин.

– Виноват! – как-то без особого энтузиазма в голосе пробормотал Макаров и тут же вернулся к своему вопросу: – А что нам мешает всем выйти?

– Да не вынесете вы меня! – повысил тон Речкин, сверля злым взглядом Макарова. – Не вынесете! Я и шевельнуться не в силах! А двоих как потащите? Одного вам еще осилить, а нас обоих… Нет!

Макаров и Номоев молча смотрели друг на друга. В глазах их читалась растерянность.

– Все! Вопрос решенный! – вновь спокойным тоном заключил Алексей и после непродолжительной паузы добавил: – Тут, ниже этой скалы, я видел ямку такую хорошую, там меня положите. Обзор на ручей там – что надо… Со стороны дороги меня не видно будет, а от ручья вверх им несподручно идти. Шинелкой накроете меня, а там, как знать, может, до наших доберетесь и еще и за мной вернуться сможете…

Вновь послышались выстрелы со стороны Титовки. Бой набирал обороты с каждой секундой. Громыхнула артиллерия. Да так мощно и раскатисто, что всем показалось, будто это разыгрался гром. Но одному грохоту вторил второй, второму третий…