Дни чудес - Кит Стюарт

– Так дело в этом? – спросил я. – Нас наказывают за происшествие?

– Никто никого не наказывает, – сказала Ванесса. – Просто мы обязаны подумать, что является наиболее важным для людей, которых представляет совет. В настоящий момент это жилищное строительство. Наша община растет и…

– Что за община без театра? – поинтересовался я. – Но с другой стороны, что вы вообще об этом можете знать?

Я резко поднялся, и мой стул опрокинулся на пол. Не успев даже подумать, я уже размашисто шел к двери. Тед послушно собрал свои ненужные бумаги в потертый портфель и пошел за мной. Ванесса двинулась следом.

– Приходите на совещание, – сказала она. – Изложите свои аргументы.

– Не сомневайтесь, что он так и сделает.

– Том… – Она положила ладонь мне на плечо. – Будь очаровательным и забавным, у тебя это хорошо получается.

Она сказала слишком много, и мы оба это понимали. Мне бы разозлиться, но я был совершенно обезоружен ее безрассудным сочувствием. Моя голова была как зрительный зал, заполненный конфликтующей публикой. Теду пришлось оттаскивать меня. Я плелся по коридору, оглядываясь на дверь конференц-зала. Оттуда показалась Ванесса, и мы уставились друг на друга, молчаливо обмениваясь перекрестным огнем замешательства. Потом она отвернулась к своим коллегам, у которых наверняка были к ней свои вопросы.

Только в машине мы с Тедом заговорили друг с другом.

– Что ж, – вздохнул он, – теперь мы в курсе своего положения.

– Да уж, действительно в курсе.

– Значит, ты знаком с этой Ванессой?

– Да. Мы встречались. Только дважды, но…

– Она тебе нравится?

– Да.

– И ты не знал, что она работает в совете? – (Я покачал головой.) – Неловко вышло.

Мы выехали из города в сторону шоссе. Тед включил радио, потом снова выключил.

– Она мне понравилась. Правда, наше первое свидание жутко не удалось. Но она мне понравилась. Мы просто повеселились, понимаешь? Жизнь на самом деле любит такие шутки, а? Теперь, похоже, нашим четвертым свиданием будет совещание муниципального совета, на котором мне надо не дать ей разрушить театр.

– Смотри на все с позитивной стороны, – сказал Тед. – Это практически любовные отношения.

Мы ехали дальше. Небо было таким оранжевым, что казалось почти ненатуральным. От его красоты и яркости у меня заслезились глаза.

Приехав домой, я застал Ханну, которая читала, уютно устроившись на диване, а Мальволио спал у нее на коленях. Весьма привлекательная картина домашнего блаженства. Я сварил нам горячий шоколад, уселся рядом и рассказал ей все о шокирующих событиях вечера, включая потрясающие откровения по поводу Ванессы. Для пущего эффекта я разыграл некоторые эпизоды. Ханна некоторое время обдумывала услышанное.

– Скажи, а что произойдет, если театр все-таки закроют?

– Не закроют! Этого не случится. На совещании совета мы сразим их наповал. Это будет наше самое замечательное представление. У всех глаза будут на мокром месте.

– Папа, это совещание совета, а не финал «Танца-вспышки».

– Мы об этом позаботимся.

– Ради бога, не надевай трико.

– Я не даю обещаний, которые не могу исполнить.

Желая занять мысли чем-то другим, я спросил про нее и Кэллума. Она рассказала о встрече у Маргарет и о его депрессии. Она беспокоилась, не зная, что со всем этим делать.

– Ну, это еще только начало, – сказал я. – Ты вряд ли собираешься замуж. Ты ведь не собираешься замуж, правда?

– Папа! Я серьезно! Он, может быть, не очень сильный, и я не знаю, тот ли я человек, который с этим справится.

– Может, ты как раз тот самый человек.

– Так или иначе, давай вернемся к твоим свиданиям.

– Что, с Ванессой?

Я глубоко вдыхаю. Мне надо было, чтобы Ханна поняла, что этот вечер был последней каплей. Я совершенно покончил с романами. В обозримом будущем я вижу только себя и Ханну.

– Послушай, этот вечер позволил мне увидеть вещи в новом свете. Ванесса забавная, красивая, утонченная и интересная, но она, кроме того, помогает совету уничтожить театр. Для меня это главное препятствие.

Я понял, что это было ясное и недвусмысленное послание. Со свиданиями покончено. С Ванессой покончено.

Ханна

Папа признался, что Ванесса его очень интересует. Конечно, он сказал, что вся ситуация вокруг театра немного все усложнила – в особенности то, что совет грозится снести его, – но очевидно, что папа здорово запал на Ванессу, и ему надо сообразить, как все устроить. То есть он нес какую-то хрень, пытаясь все объяснить, потому что он тупица, но послание ясное и недвусмысленное. Ванесса тоже им увлечена.

На следующее утро я отправляюсь в «Уиллоу-три» на встречу с Кэллумом, потому что вчера вечером, переписываясь с ним по электронной почте, я написала:

Тогда он признался мне, что не понимает театра. Я сидела, молча глядя на экран примерно сорок шесть минут, пока он снова и снова писал «прости». Наконец я ответила:

Я послала ему нахмуренный смайлик и выключила компьютер.

И вот я иду по главной улице под лучами солнца и вдруг вспоминаю про папу и Ванессу. Мной овладевает очень сильное чувство, названия которому я не знаю. Это не совсем волнение, не совсем нервозность, хотя, когда дело доходит до папы и его романов, есть из-за чего париться. Наконец до меня доходит: странное незнакомое чувство, испытанное мной, называется надеждой.

Я прибавляю громкость в моем айподе – «Блер» поют «The Universal». Это один из тех моментов синхронности, которые могут наступить, когда ваш музыкальный плеер выбирает треки в случайном порядке, потому что это песня об осознании бесконечности космоса и о погружении в эту бесконечность. Я почти отключаюсь, но, когда звучание хора нарастает, замечаю стоящую у театра фигуру, и мои чувства прорываются наружу, как кола из банки, которую взболтали. Я узнаю его по тому, как он стоит. Голова опущена, на глаза падает челка, руки засунуты в низкие карманы, носки кроссовок чуть повернуты друг к другу. На нем двухслойная футболка мягких пастельных тонов. Еще не подойдя к нему, я знаю, что от него хорошо пахнет. Почему большинство парней не понимают, как это важно?

Я снимаю наушники и сглаживаю выражение лица.

– Что ты имел в виду, говоря, что не понимаешь театра? – уперев руки в боки, спрашиваю я.

– И тебе тоже привет, – откликается он.

Он улыбается мне, а я продолжаю сердито на него смотреть.

– Прости, – наконец говорит он, переминаясь с ноги на ногу. – Давай покажи мне, что у вас тут. Уверен, это будет… весело.