Жиган по кличке Лед - Евгений Сухов

Лед сощурил левый глаз и вдруг пропел – дрянным, фальшивым деланым фальцетом:

Буду пить с чертями наравне,

А когда не хватит водки мне,

Дрын дубовый я достану

И чертей калечить стану:

Почему нет водки на Луне?!

– Вы, кстати, не в курсе, Семен Андреевич, почему на Луну не осуществляются поставки винно-водочной продукции? Все-таки нужно проконтролировать и эту отрасль!

– Ну-ну, – безо всякого выражения сказал Лагин, – певец… «Гоп со смыком – это буду я…» Ты хоть представляешь, что такое Москва сейчас? Не образца 45-го, а – именно сейчас? Хотя тебя и в Желтогорск не впустят. Не передумаешь? А то по новому закону сможешь стать десятником, бригадиром, получить теплую должность в администрации лагеря – любого, куда направишься. А потом, чем черт не шутит, осядешь в правлении какой-нибудь области… Многое забывается. Времена меняются…

– …et nos mutantur in illis, – без запинки выговорил Каледин. – Я всегда замечал, что то, чему меня учили до вашей революции, отложилось в голове куда лучше, чем шлак, что был после.

– Расстрельные слова говоришь, кстати.

– Да будь я глухонемым, я бы тоже при вашем желании на расстрел бы себе за эти пять минут уже заработал.

Лагин оперся спиной о стену и взглянул в лицо Каледина. На лбу того проступили крупные капли пота, глаза помутнели.

– Не передумаешь, Илья?

– Нет. И кивки в сторону прошлого с прицелом на светлое будущее… этого тоже – не надо.

– Ну, смотри, – холодно сказал Лагин. – Уговариваю я его тут… Кому скажешь – не поверят. Прощай.

– …Но кто же тогда зарезал Паливцева, если не?.. – начал было Борис Леонидович и осекся. Каледин ответил показательно равнодушным тоном:

– В свое время мне тоже было это интересно. А теперь остается только гадать. Наверное, кто-то из тех, что были на свадьбе. Может быть, даже сам Лагин. А что – по месту и времени он вполне успевал. Только мне кажется, что это все-таки не он. Семен Андреевич человек циничный и наверняка дал бы понять… Паливцев… Меня сейчас куда больше интересуют живые, чем мертвые. К тому же у меня есть последний план.

– Может, все-таки лучше говорить: заключительный? – мягко поинтересовался Вишневецкий. – А то «последний» звучит как-то… ну, словом, совсем не звучит. Фатально…

Лед пожал плечами. Когда он вспоминал события совсем недавнего прошлого, то не о давно мертвом Паливцеве спрашивал себя, а о том, как же все-таки он доехал из Ванино живым. Ведь были все шансы остаться навсегда там, в тысячах километров отсюда, издохнуть от загнанного под ребра железа, как Чубарый, авторитетный вор, пошедший на условия Ванинской администрации и примкнувший к Принцу (хоть товарищ Лагин и не стал разговаривать с ним лично). Можно было и разлететься на части в радиусе нескольких десятков метров, смешавшись с глинобитными осколками стен барака и обломками деревянных нар, – как то произошло с самим Принцем и с частью его «близких». Сучья война закипала по всей стране… А он, Лед – уехал и сгинул красиво, вот так, как сейчас думают все.

И то, как добирался он из тех гиблых мест через всю страну, – лучше не вспоминать.

А потом выяснилось, что многие из колымских сидельцев из числа воровской масти тоже освободились. Какую цену заплатили они за свою нынешнюю свободу и жизнь – кто ж теперь скажет? Особенно если учесть, что иных уже нет в живых. Савы, Сани Кедра, Сулимы, Джаги, еще многих, многих…

Кое-кого из перечисленных удалось еще увидеть и следователю Розову, и товарищу Лагину. Они сидели в кабинете Ростислава Ростиславовича в Ялтинском угро до утра: слишком о многом нужно было поговорить. В 9.30. Лагин хотел уж было уезжать, а его зять, немного бледный и помятый от хронического недосыпа, уже настроился, проводив важного родственника, немного вздремнуть, – но не тут-то было. Раздался телефонный звонок, Ростислав взял трубку и успел сказать только «слушаю» – потому как в последующем он только успевал мычать «угу» со все более взвинченной интонацией.

– Ну!.. – воскликнул он. – Вот это да! Еще одна бойня! В кашу!.. Такими темпами у нас все угро со своих постов слетит! Скажут: а что это у вас тут творится, а? А в состоянии ли вы контролировать преступность? Или – того хуже – скажут: а может, вы сами с ними в доле, раз такая беспредельщина проходит безнаказанно?!

У Розова взмок лоб. Товарищ Лагин спросил:

– Что случилось?

– Да на воровской хазе на Верхней нашли семь трупов, – отчаянным голосом ответил Ростислав Ростиславович. Тесть поднял брови:

– Семь? Да, что и говорить, семь – это многовато. Хотя… Блатные?

– Да. Есть известные. Например, Кедр и Грек. Черт знает что такое! Как будто эти сучьи войны хлынули из зон в города!

– А почему ты решил, что это не так? – с убийственным хладнокровием спросил Семен Андреевич. – Кто-то освобождается, кто-то пускается в бега, кто-то просто… гм… делится опытом – вот тебе и утечка кадров. А воры – они очень любят театральные эффекты, это я тебе точно говорю. Думаю, что завал трупов на этой твоей, как ты говоришь, хазе – дело рук блатных. Сколько они там уже?

– Сейчас там работают эксперты. Но больше суток, я думаю. Тревогу поднял сосед – запах ему почудился.

– Как выясняется, не почудился, – буркнул Лагин. – Я с тобой поеду.

– Стоит ли?.. Тем более вы, высокопоставленный работник министерства, и вдруг…

– Помнится, Лед мне тоже говорил: что вы, Семен Андреевич, с высот своего министерского поста лезете во всю эту грязь? Дескать, сидели бы себе в Москве, радовались жизни. Поехали, говорю!

Когда Лагин и Розов в сопровождении еще трех вооруженных работников угро прибыли на квартиру, где недавно произошла жестокая бойня, большинство трупов уже было опознано. Ну а одного из убитых сразу же опознал сам Розов: зарезанный Сулима, оскалив желтые зубы, щерился на полу у самого входа в большую комнату, где произошло побоище.

– Та-а-ак, – тихо выговорил Ростислав Ростиславович, – нашелся, пропащий… Судя по всему, они тут не сутки, а все четыре или пять лежат.

В комнате стоял густой, тошнотворный, характерно сладковатый запах разложения, перебиваемый струями хлороформа, который использовали эксперты. У трупов были восковые лица, глаза ввалились и почернели, ногти были темными. Спекшаяся кровь, там и сям пометившая аморфными пятнами и брызгами стены, пол, потолок, стала почти черной. Розов присел у тела Сулимы и осмотрел ножевую рану, не обращая внимания на исходящую от трупа нестерпимую вонь. Потом он перешел к другим трупам: Балабану со сломанной шеей и страшно перекрученными позвонками, Погребу, у которого было изуродовано, вдавлено внутрь лицо и уже стало видно, как раскрошились кости носа и переносицы… Розов осматривал повреждения сначала невооруженным глазом, потом через лупу.