По живому следу - Фридрих Незнанский

Шумная компания (хоть Борис их и не жаловал, но раз в году все-таки устраивал подобные сборища) ввалилась в его квартиру, откуда благоразумные родители еще накануне выехали на дачу.

Любаша в этой компании оказалась самой скромной. Борис увидел ее впервые — она была девушкой одного из Борисовых однокурсников. Практически весь вечер она сидела в уголке и молчала, улыбаясь чужим шуткам. И почти не пила, а потому до утра додержались лишь они с Борисом — у того устойчивость к алкоголю была самой яркой чертой.

Любашин парень уснул под столом одним из первых.

— Привет! — вдруг сказал тогда все-таки хмельной Борис.

— Здравствуй, — спокойно и чуть насмешливо улыбнулась девушка этому запоздалому приветствию.

— А ты кто? — не унимался Борис.

— А ты? — не давала ему спуску незнакомка.

Ну а потом были, как и полагается, романтические весенние свидания, поцелуи у подъезда и прочие вселяющие надежду на неземное счастье совместной жизни соловьиные трели.

Разве мог Борис тогда подумать, что через год, когда они поженятся, эта скромная, молчаливая девушка вдруг окажется до противного практичной, абсолютно лишенной такта женщиной. Оказалось, что она умеет зло улыбаться. Оказалось, что она обожает бить посуду. Оказалось, что она неспособна пожарить картошку, не спалив ее. Оказалось, что абсолютно не выносит табачного дыма. Короче, жизнь с ней казалась раем, а оказалась мучением. Только что полученную квартиру мужа в Троицке она вдруг решила поменять на жилье в Москве, но, к счастью, родители Бориса, которые ему эту квартиру «сделали» правдами и неправдами, вовремя уследили и не дали ходу этим вражеским поползновениям.

Спустя год Борис поспешил подать на развод. Любаша же развода не давала. Их бракоразводный процесс ее стараниями длился еще два года. За это время она успела настолько вымотать Борису душу, что он уже был готов уйти от нее босиком в деревню, по примеру Льва Николаевича Толстого.

Когда наконец дверь за ней захлопнулась в последний раз, Борис понял, что выражение «быть на седьмом небе от счастья» не просто литературный оборот.

Сидя на кухне и с наслаждением дымя сигаретой, Борис подводил некий жизненный баланс. Ему было двадцать семь лет, он был кандидатом наук и просиживал штаны в одном из московских НИИ. В качестве того, что называют жизненным опытом, у него имелся лишь этот самый развод с женой да полузабытые уже институтские годы. Даже в армии он не был — по причине обыкновенного плоскостопия. Лузанский понял, что стать кем-то выдающимся, как это мечталось в детстве, ему явно не светит. Он был обычным человеком, заурядной, незаметной пешкой, никому не нужным винтиком. Он даже и сам не знал, с чего бы это вдруг на него нашел такой припадок самоуничижения. «В конце концов, я не дурак, у меня есть высшее образование. Не красавец, но и не урод. Деньги, хоть и небольшие, зарабатываю», — успокаивал он себя. Он закурил еще одну сигарету, пошел в комнату и включил телевизор. Показывали «Лебединое озеро». Борис переключил канал, но ничего другого не нашел. За окном шел дождь, напоминая о скорой осени. Шел август девяносто первого года. Борис переживал кризис и переоценку ценностей вместе со всей страной.

С тех пор дела его пошли еще хуже. Где-то наверху вдруг решили, что ученые тратят громадные государственные деньги исключительно для удовлетворения собственного любопытства, и финансирование научно-исследовательских институтов прекратилось. Борис Лузанский не почувствовал несправедливости в этом решении — он понимал, что лично он ничего для развития науки все равно не делает. Так что он даже и не думал роптать на новые условия жизни. Он вообще был очень непритязательным человеком.

По коридорам института разносился пренеприятнейший запах.

— Опять Соловьев свое золото выпаривает, — проворчал Никита Ровенский.

— Тебе-то что? — равнодушно заметил Борис, наливая из чайника заварку и стараясь не пролить ее на стол — носик чайника был отбит.

— Постеснялся бы хоть, — продолжал свое Никита. — Чем он занимается на рабочем месте?

— А ты чем? — вновь возразил Борис. Ровенского он недолюбливал: тот вечно был чем-нибудь недоволен.

— Я хотя бы не посторонними делами занимаюсь, — встал в позу Ровенский.

— Так занялся бы, — усмехнулся Борис. — Чем болтать как баба.

Ровенский обиженно замолчал. Борис отхлебнул из чашки горячего чаю. Так за чаем и перепалками с Ровенским проходили дни, недели и месяцы. Пока институт неожиданно не подключили к Интернету. По слухам, это доброе дело совершил всемогущий Сорос в поддержку какого-то проекта, который двигал один из немногих действующих в НИИ ученых. Этим, кстати, стали выгодно отличаться обычные НИИ от бывших «ящиков» — институтов, находившихся в ведомстве ВПК — военно-промышленного комплекса. Если раньше вовсю финансировалась прикладная физика, которой и занимались «ящики», то сейчас большей вероятностью оказывался грант от какого-нибудь Сороса, выданный на развитие фундаментальной физики. От государства же давно перестали ждать денег — даже отопление и свет оплачивали из средств, полученных за аренду сдаваемых помещений. Любопытный факт — в 1994 году на всю фундаментальную физику было потрачено денег меньше, чем на восстановление Белого дома. То есть в бюджете было заложено больше, но на Белый дом были выданы все заложенные деньги, а на физику — четырнадцать процентов.

Так или иначе, но всемирная паутина стала для Бориса отдушиной в этом здании, напичканном вышедшим из строя оборудованием и пропахшим последствиями выпаривания Соловьевым золота из радиодеталей. А через полгода просто так ползать по Интернету Лузанскому стало уже неинтересно, и он, как и миллионы других пользователей, подключенных к сети, решил внести и свой посильный вклад в создание общей помойки. Иными словами, после месяца вялого изучения НТМЬ Лузанский стал гордым обладателем домашней веб-страницы, на сетевом жаргоне — «хомпаги». Как и все подобные первые творения, она была просто ужасна. Но там, где для многих такой опыт сразу и заканчивается, для Бориса он только начинался. Еще через пару месяцев изучения различных руководств о плохом и хорошем вкусе в создании и оформлении сайтов, веб-страница Лузанского стала строже и заметно привлекательней многих таких же «хомпаг».

Ну а чем дальше в лес, тем больше дров. Подключение ко всемирной сети постепенно переставало быть диковиной на российских просторах, а вместе с распространением этой паутины возник и возрос спрос на веб-представительства разных фирм. И тут уж конечно Лузанский воспользовался своим преимуществом. Он, конечно, осознавал, что он не Артемий Лебедев — известный монстр российского веб-дизайна, а потому и цены на подобные услуги у Бориса были заметно ниже. Но все-таки это были довольно приличные деньги по сравнению с зарплатой, которая полагалась ему по статусу. Кроме того, у Лузанского было вдоволь свободного времени, ведь на работе никто не запрещал ему заниматься своими делами.

Так что уже довольно скоро Борис почувствовал себя самоутвердившимся и состоявшимся человеком. Ему нравилось набирать невразумительные для нормального человека сочетания английских букв и значков, а в итоге получать некую приличную картинку на мониторе. Однако постепенно начинала расти и конкуренция — таких, как он, веб-мастеров самоучек стало уже довольно много. И это сказывалось на количестве и цене заказов. Но Лузанский не очень отчаивался — он знал, что прожиточный минимум с таким хобби ему все же обеспечен. Он понимал, что, конечно, может попробовать устроиться веб-мастером в какую-нибудь фирму, где у него будет стабильный заработок, но свобода обещала в этом случае быть потерянной, что его сильно смущало.