Растворяясь в ярком свете - Джессика Кусд Эттинг

Лишь когда мы садимся в такси, чтобы ехать в больницу, Брук немного приходит в себя. Пальцами она расчесывает себе волосы, отпивает воды из бутылки и забрасывает в рот мятную конфетку для придания свежести дыханию.

– Эбби, нам нужно поговорить о папе.

– Знаю. – Теперь уже не отвертишься и не увильнешь. – Ты… встречалась с ним?

– Через несколько дней после твоего отъезда на Каталину я летала с ним повидаться.

Я ничего не понимаю.

– Зачем он заставил тебя это сделать?

Она смотрит на меня, как на хрупкую статуэтку. Ненавижу подобное.

– Эббс, папа больше не сможет сам путешествовать. Поэтому мы с мамой отправились к нему.

– Погоди-ка, и мама тоже? – надтреснутым голосом уточняю я. Вот уж поистине – хрупкая статуэтка, от которой только что открещивалась.

Сестра отвечает не сразу.

– Папа живет в специализированном учреждении с постоянным уходом. У него финальная стадия болезни.

У меня едва не отваливается челюсть.

– Быть того не может.

Финальная стадия – это когда человек уже не способен сам выполнять повседневные потребности и вынужден полностью полагаться на помощь профессионалов. Диагноз ему поставили чуть более полугода назад. Как могла болезнь так быстро прогрессировать? Или врачам потребовалось много времени, чтобы понять, что имеют дело именно с БиГи, а не с чем-то другим?

– Не могли бы вы включить вентилятор посильнее? – прошу я водителя такси.

– Тебе предстоит многое понять. Дыши глубже. – Брук сжимает мои вспотевшие ладони. Я хватаю ртом воздух, но это лишь усиливает головокружение. – Поэтому я и преследовала тебя этим летом, Эббс. Подумала, что у тебя должен, по крайней мере, быть шанс встретиться с папой, прежде чем он…

Ничего не видя от навернувшихся на глаза слез, я сжимаю ее руку в ответ, надеясь, что она поймет такой способ благодарности.

– Тебе нужно узнать еще кое-что, прежде чем окажемся на месте. – Я согласно киваю головой. – В больнице будет женщина. Папина… в общем, не знаю, как ее назвать.

– Женщина? – настороженно переспрашиваю я. Мой мозг возвращается к активной деятельности – не на полную мощность, но все же достаточно, чтобы выражать мысли связно. – Поэтому он нас бросил? Ради той женщины?

– Нет-нет! Он познакомился с Эллен гораздо позднее, в группе поддержки БиГи. Она тоже больна, но ее симптомы проявляются пока в очень слабой форме. Ранняя стадия.

Если они познакомились при таких обстоятельствах, значит, это случилось меньше года назад.

– Они с этой женщиной – что-то вроде пары?

– Я сама не знаю, как это работает. Но они любят друг друга.

Я неловко ерзаю на потрескавшемся кожаном сиденье, которое протестующе скрипит в ответ.

Брук снова сжимает мне руку.

– Тебе все станет ясно, когда ты ее увидишь.

* * *

Больница представляет собой раскинувшееся во все стороны огромное здание с миллионом входов, корпусов и павильонов. Однако я радуюсь каждой дополнительной секунде, которая уходит на то, чтобы спросить дорогу, отыскать не замеченный прежде лифт, потому что тем самым я ненадолго оттягиваю встречу с неизбежным, которое скоро станет реальностью. С чего я решила, что это хорошая идея? К тому времени, как мы приходим в приемный покой, я дышу учащенно, но стараюсь не привлекать к себе внимание. Хватаюсь за дверную раму, чтобы не упасть, а когда поднимаю глаза, вижу маму.

Она тут же с улыбкой вскакивает мне навстречу, протягивая руки. Ее глаза опухли от слез, щеки заметно ввалились, и не понятно, ела ли она хоть что-нибудь с моего отъезда на Каталину.

Я бросаюсь к ней в объятия.

Она крепко прижимает меня к себе и не отпускает даже несколько долгих секунд спустя. Все в порядке. Я для этого и приехала. Вдыхаю ее запах – привычный цветочный кондиционер для волос смешался с запахами из самолета – и хочу еще сильнее вцепиться в нее. Какая-то первобытная часть моего мозга озаряется радостью от ее близости и твердит, не переставая: «Мамочка, мамочка, мамочка».

Брук присоединяется к нашим объятиям, и мы втроем заливаемся слезами. Когда мы наконец отстраняемся друг от друга, я замечаю сидящую рядом с мамой женщину, с живым интересом наблюдающую за нами. По виду ей за пятьдесят, у нее изящная челка и сшитое на заказ платье.

– Эбби, это Эллен, – знакомит нас мама.

– Я много слышала о тебе, – вежливо говорит она, хотя в ее глазах таится усталость. Я же прикусываю язык, чтобы не ляпнуть в ответ: «Забавно, а я узнала о вас всего пять минут назад».

Ее правая рука начинает мелко дрожать. При виде этого спонтанного и непредсказуемого проявления хореи у меня немеют пальцы рук. Эллен – первый человек с болезнью Гентингтона, которого я увидела вживую. Вдруг мне кажется, что я смотрю в магический шар гадалки на себя в будущем.

– Как папа? – спрашивает Брук, и ко мне снова возвращается чувство головокружения.

Эллен с мамой одновременно открывают рты и неловко кивают друг другу, уступая право ответа. Ясно, что именно Эллен – тот человек, кто изо дня в день следит за здоровьем папы и общается с врачами, а мама – всего лишь незнакомка, вдруг появившаяся из ниоткуда.

Однако именно с ней он создал нас. Похоже, этот довод перевешивает, потому что Эллен садится обратно на стул.

– Хорошая новость в том, что компьютерная томография подтвердила отсутствие кровоизлияния в мозг, – сообщает мама. – Еще сутки папа пробудет под тщательным наблюдением. Очень скоро нам разрешат его увидеть.

Я покачиваюсь, будто все еще нахожусь на палубе парома. Хочу понять, что говорит мне мама, но одолевает головокружение, рот становится сухим, как древний пергамент. Воды. Мне нужен глоток воды.

Должно быть, в поисках автомата с напитками я где-то не туда свернула, потому что ряд лифтов я так и не нашла и оказалась блуждающей по лабиринту коридоров. На табличках нацарапаны фамилии пациентов, за каждой дверью – страдание чьей-то семьи. Джонс, Эрнандез, Люббич. Все это тяжким грузом давит на плечи, и я совсем было собираюсь послать Брук СМС с просьбой найти меня, как замечаю знакомую фамилию.

Фриман.

Также известный как папа в прошлой эре моей жизни.

Дверь слегка приоткрыта, маня и пугая одновременно.

После стольких лет жизни порознь, незнания, где он и что с ним – жив или умер, – он здесь, совсем рядом со мной.

Снова накатывает головокружение, и, прежде чем успею передумать, тихонько открываю дверь.

Папина кровать со всех сторон так тесно обставлена аппаратами – их тут штук пять, не меньше! – что его самого-то и не замечаешь. Лишь подойдя поближе, я вижу его: глаза закрыты, грудь равномерно вздымается и опускается. Он спит.