"Кровавый карлик" против Вождя народов. Заговор Ежова - Леонид Наумов

Так, Ежов рассказывает, как они с Евдокимовым, напуганные возможной подозрительностью Сталина по отношению к ним после бегства Люшкова, организовали новый виток репрессий на Дальнем Востоке (см. выше). По сути, они повторяют тот же прием, что и С. Н. Миронов летом 1937 года в ЗСК. И это не частный случай, на самом деле, как мы помним, летом 1938 года в половине регионов страны делали попытку начать третий виток массовых операций.

Об этом же говорилось и в постановлении от 17 ноября 1938 г.: «враги народа… пробравшиеся в органы НКВД… сознательно извращали советские законы, проводили массовые необоснованные аресты, в то же время спасая от ареста своих сообщников, в особенности засевших в органах НКВД» [67, с. 608].

Интересно, что в январе 1939 года был арестован С. Н. Миронов-Король и почти сразу он дал показания, что еще в июле 1937 года Фриновский в частной беседе сказал ему о намерении Ежова прийти к власти, опираясь на своих соратников в НКВД [82, с. 517]. Конечно, это можно было бы списать на фантазии бериевских следователей. Но вот интересная деталь. Жена Миронова — Агнесса Миронова в своих мемуарах говорит практически то же самое: «Нам казалось, что Ежов поднялся даже выше Сталина» [33, с. 122]. Мысли эти, судя по тексту мемуаров, относятся где-то к середине 1938 г. А вот кто это «мы», у которых такие мысли? Судя по тексту мемуаров Мироновой, общалась она тогда только с членами своей семьи, с братом С. Миронова — разведчиком Давидом Королем и его семьей и с семьей Фриновских…

«Во время этого же пленума, — рассказывает Фриновский, — у меня была еще одна встреча с ЕВДОКИМОВЫМ. Он все время нажимал на то, что надо Николая ЕЖОВА все время держать в руках, что «вы не можете справиться с этим делом, берете свои собственные кадры и расстреливаете». И здесь, конечно, речь шла прежде всего о чекистах. Верный своему представлению о «своих» и «чужих», Евдокимов не мог согласиться с ротацией в НКВД.

Именно в это время Шолохов пишет знаменитое письмо Сталину, в котором обвиняет Евдокимова в «предательстве»: «В обкоме и в областном УНКВД была и еще осталась недобитой мощная, сплоченная и дьявольски законспирированная группа врагов всех рангов, ставившая себе целью разгром большевистских кадров по краю». О как! И в обкоме, и в УНКВД? Всех рангов!

И что бы не было сомнений о том, кого имеет в виду, заканчивает письмо так: «И пусть… хорошенько присмотрятся к Евдокимову! Он хитер — эта старая, хромая лиса! Зубы съел на чекистской работе, и чтобы он не видел вражеской работы со всех сторон облепивших его Пивоварова, Кравцова, Шацкого, Ларина, Семякина, Шестовой, Лукина, Касилова и др.? Не верится, т. Сталин! Но если Евдокимов не враг, а просто глубокая шляпа, то неужто такой руководитель нужен нашей области, где крайне сложна политическая обстановка, где так много напаскудили враги». Старый и типичный ход: «враг» или «дурак». «Глупость или предательство». Но понятно, что Шолохов не верил, что Евдокимов «дурак» и не видит «врагов», и уж точно в это не верил Сталин.

Так или иначе, вскоре Ежов был назначен наркомом водного транспорта, а Евдокимов его заместителем.

Именно в этот момент Фриновский оказался фактически полновластным хозяином НКВД. Ежов потом писал Сталину, что месяц (с 7 апреля) он фактически не заходил в здание наркомата, но и потом до середины июня бывал крайне редко.

Ежов требовал от Фриновского продолжить чистку кадров в наркомате, но начальник ГУГБ под разными предлогами от этого уклонялся. Вообще, судя по воспоминаниям окружающих, был убежден в своей власти. Случайно ли?

«Вскоре ЕВДОКИМОВ был переведен на работу в Москву. Встречи у нас стали происходить чаще, как у ЕЖОВА непосредственно с ЕВДОКИМОВЫМ, так и нас троих.

По возвращении с Дальнего Востока (25 августа 1938 г. — Л.Н.) по просьбе ЕЖОВА я, не заезжая домой, поехал в Наркомат. Я ЕЖОВА вообще никогда в таком удрученном состоянии не видел. Он говорил: «Дело дрянь», — и сразу же перешел к вопросу о том, что БЕРИЯ назначен в НКВД вопреки его желанию». По другим показаниям, Фриновский был очень удивлен и считал, что заместителем наркома будет Литвин.

Ежов, вероятно, до последнего момента верил в то, что его преданность Сталину — некоторая гарантия безопасности, и, возможно, ничего не замышлял. Конечно, если сам Ежов не планировал нанести «превентивный удар», то теоретически мог планировать Фриновский. У него уже был опыт — весной 1937 г. он, опираясь на части НКВД, взял Москву под контроль и арестовал военных. Тогда он действовал по приказу Сталина, но он мог повторить эту операцию и без воли вождя.

«27–28 августа 1938 г. позвонил мне ЕВДОКИМОВ, — рассказывает начальник ГУГБ, — и попросил зайти к нему на квартиру. Весь наш разговор ЕВДОКИМОВ свел к тому, что, если есть какие-либо недоделки, по которым может начаться разворачиваться наше причастие к преступным делам, до приезда БЕРИЯ закончить». В частности, было принято решение расстрелять арестованного уже Заковского, чтобы он не мог быть допрошен Берией. Здесь надо иметь в виду, что точные причины ареста Заковского не ясны. Понятно, что весной 1938 г. в руководстве НКВД был «клановый» конфликт, но почему Сталин разочаровался в Заковском, ведь он ценил его высоко? Известно, что в Москве Заковский что-то болтал о Сталине (спьяну?) и это могло стать причиной его падения [82]. Здесь самое время вспомнить, что, по мнению Орлова, о компромате на Сталина знали именно Фриновский и Заковский. Тогда становится понятно и то, что могло быть содержанием «болтовни» и почему Заковского надо было ликвидировать до появления на Лубянке Берии.

Как только Берия приступил к обязанностям заместителя наркома и в начале сентября приехал в Москву, был арестован Алехин. Ему инкриминировалось то, что он «немецкий шпион». В действительности, скорее всего, боялись совсем другого.

Во время следствия Жуковский дал показания о деятельности так называемой специальной химической лаборатории НКВД на Мещанской улице. «До перехода в состав 12-го оперативно-технического отдела НКВД руководителями этой лаборатории были сотрудники НКВД Серебровский и Сырин. Когда я возглавил этот отдел, начальником лаборатории был назначен мною инженер-химик Осинкин.

По заданию заместителя наркома внутренних дел комкора Фриновского задачей лаборатории должно было быть: изучение средств диверсионной работы, снотворных средств, ядов и методов тайнописи для целей оперативной работы. По распоряжению Фриновского был также установлен порядок пользования указанными средствами для оперативной работы. Оперативный отдел, который желал для своих целей получить, например, снотворное средство, мог его получить только с санкции наркома или заместителя наркома — начальника ГУГБ».

Интересно, что Жуковский честно признался в том, что реальная практическая работа лаборатории началась именно по его инициативе: «выяснилось, что в ее составе было всего два научных работника, оба беспартийных, и никакой серьезной разработки средств для оперативной работы не велось. В связи с этим при помощи аппарата ЦК ВКП(б) были получены три научных работника — инженер Осинкин и доктор Майрановский, члены партии, и еще один комсомолец, фамилию его не помню. Кроме того, для работы в лаборатории были использованы заключенные профессор Либерман по зажигательным средствам и инженер Горский по отравляющим веществам» [50, с. 170].