Вепрь - Олег Егоров

В поисках истины я еще сутки назад заглянул к продавщице Дусе, которая, как я разведал, успела от греха отослать своего трехлетнего сынишку к тетке в Саратов. "Умер, — подавленно молвила Дуся в ответ на мои расспросы о самочувствии мальчика. — Плохо умер. Рак мозга. В Саратове и схоронили голубка моего". Не сдержавшись, она разрыдалась, и я поспешил ретироваться.

Мыслям моим, однако, не хватало завершенности. И вот извольте — последний штрих: "весьма иностранное" оборудование. В заштатном-то роддоме!

По этой причине я, приветливо кивнув лесничему, залез под кожух в коляску — Настя, решительно отказавшись от путешествия в люльке, уже устроилась на заднем сиденье мотоцикла, — и мы отправились в район.

"Теснимый с монгольской стороны превосходящими силами 35-й дивизии Неймана и преследуемый нашей красной партизанской конницей Щетинкина, барон маневрировал, — продолжил я поздно вечером чтение, когда Анастасия Андреевна отдыхала после трудного для нас обоих дня. — Он был отчаянно отважен и хитер. Он умел воевать как никто, этот последний белый генерал, в одиночку уже сражавшийся со всей Советской Россией. И ему опять удалось пробиться на юг. У села Ново-Дмитровка он принял бой с нашей пехотой".

Ольга Петровна слушала меня внимательно, отложив даже непременное рукоделие. Она вся была там, где-то в степях и сопках, на стороне барона. Генерал-лейтенант Унгерн сейчас был ее героем.

"Все потеряв, и даже веру своих преданных бурят в его "немеркнущую звезду" с фамильного герба, вышитую на штандарте, — читал я, бросая время от времени взгляд на Ольгу Петровну, — Унгерн принял решение уходить с дивизией в Тибеты. Настал мой час. Михаил Андреевич в Тибеты не собирался. Я бинтовал съеденные язвами бабки породистого скакуна, когда разъяренный Унгерн подлетел верхом к обозу и стал орать на Белявского.

"Предатель ты, Мишка! — Барон огрел ветеринара нагайкой по спине. — Почто бурят моих путаешь?!" — "Не так. — Михаил Андреевич, натиравший заместо ваксы салом хромовые кавалерийские сапоги с позолоченными шпорами, гордо выпрямился. — Я не предатель. Я говорю, что кони такой переход не одолеют. Кони, господин генерал, ваших убеждений не придерживаются. Чем вы их кормить в горах намерены? Идеями?" — "Собака же ты!" — Унгерн дал коню шпоры и унесся догонять уходящую бригаду. Больше мы барона не видели. после заката мы навьючили двух низкорослых монгольских кобылиц и ушли в сопки. "Барона скоро возьмут, — утешил я Белявского. — Я с бурятами его толковал. Повяжут они Романа Федоровича ночью, словно тот куль с белой мукой". — "Не так, — возразил мой спутник. — Роман живым не сдастся. У него яд в кармане халата". — "Денщики тоже иной раз зевают. — Я показал Михаилу Андреевичу бурый пакетик. — Теперь нам в отряд к Щетинкину прямая дорожка. А там — в Иркутск и дальше. В Москву. Тебя, товарищ Белявский, сам Ленин ждет". — "И что от меня товарищу Ульянову понадобилось, товарищ Гаврила? — насмешливо спросил меня доктор. — Я ведь авто не лечу. А товарищ Ульянов, как я наслышан, в авто разъезжает по кремлевским аллеям". — "Здесь не до шуток. — Чтобы Белявский твердо меня понял, я достал маузер, смененный у бурят на дюжину подков. — Беднота всего мира в тревоге и ожидании. Пока мы здесь травим, в теле вождя революции расползается черный яд, и вы его отсосете, доктор. Пусть даже я свяжу вас и доставлю всей силой, какая у меня еще есть". Больше мы не спорили. Через двое суток встретили свой казачий разъезд. Через две недели были в Иркутске, где нас уже дожидался товарищ Паскевич. Телеграмма обогнала наш бронепоезд. Паскевич мне объявил благодарность, представил к награде, но главное, сообщил, что Ленину уже лучше. Для Белявского же теперь у партии были другие задачи. Михаила Андреевича Паскевич сразу забрал в Реввоенсовет, а я встал на довольствие, дожидаясь своего брата Федора и дальнейших приказов Революции. Из остальной нашей команды Шелест погиб, сражаясь геройски в корпусе Неймана; Костров и Гукин пропали без вести".

На этом первый дневник Обрубкова заканчивался.

— Что же стало с Романом? — тихо спросила Ольга Петровна.

Забывшись, я показал ей газетную вырезку, подклеенную на внутренней стороне тетрадной обложки. Это был репортаж из зала суда, опубликованный в газете "Советская Сибирь". Вернее, из театра в загородном саду Новониколаевска. Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга приговорили к смерти через расстрел. На премьере этого подлого спектакля был аншлаг. Роль белого барона, чей предок сражался вместе с Ричардом Львиное Сердце и пал под стенами Иерусалима, была сыграна раньше, на сцене театра военных действий. Унгерн исполнял эту роль, защищая мальчишкой-добровольцем Порт-Артур в русско-японской войне и получив за доблесть солдатского Георгия. Он исполнял ее и потом, сражаясь за Россию на германском фронте. Он жил как рыцарь и умер как рыцарь.

Ольга Петровна в сильном волнении ждала отпета.

— Его расстреляли, — вот все, что я сказал. Пожелав ей покойной ночи, я и сам отправился на боковую, но долго еще не мог уснуть.

Событиями прошедшего дня я был взбудоражен куда сильнее, чем воспоминаниями Гаврилы Степановича. С самого утра эти события развивались по нарастающей. В кабинет районного гинеколога Настя желала зайти одна, но я настоял, чтобы мы вошли вместе.

— Это мой жених, — смущенно представила меня Настя крупной даме в очках, заседавшей за столом и скоренько заполнявшей медицинскую карту.

— Жених может обождать за дверью, — сухо отозвалась дама.

В другом случае я так и поступил бы. Я не стал бы ее нервировать. Врачи — наше богатство. Особенно, когда мы в них остро нуждаемся.

— Не может, — заявил я от третьего лица, которого с нами не было. — Но невеста — может.

— В чем дело, молодой человек? — Даму точно подбросило. — Вы нарушаете правила.

— А вы — клятву Гиппократу. — Я подошел к столу и, наклонившись, заглянул в ее увеличительные стекла. — Чем вы намерены облучать эту мадонну с младенцем?

Под стеклами зашевелились две амебы. Амебы были встревожены.

Анастасия Андреевна, растерянно глядя на меня, тоже не понимала сути происходящего.

— Обожди, милая, в коридоре, — выдавила из себя дама-гинеколог.

Настя вышла.

— А вы для начала представьтесь. — Хозяйка кабинета откинулась на стуле.

— Да, — сказал я, не меняя низкой стойки, для чего мне пришлось широко опереться двумя руками о крышку стола. — Начнем представление.

Моя фамилия Гущин. Сергей Гущин. Студент Первого Московского медицинского института. Без пяти минут хирург. Специальность — онколог.

— Элеонора Марковна Черенок. — Она сняла очки и близоруко сощурилась. — Так в чем дело?

— Повторяю свой вопрос. — Я не двинулся с места.

— Вы не специалист. — Черенок, явно волнуясь, отважилась на объяснение. — У вашей невесты, как показал анализ мочи, наблюдается недостаток глюкозы в плаценте. Если хотите знать, энергетические потребности плаценты и плода обеспечиваются как раз главным образом за счет глюкозы.