По счетам - Андрей Константинов

– Успеешь еще понести. За этим как раз не заржавеет… А может, все-таки неспроста все это, а, Гриш? Может, все-таки чекисты рядышком стояли? Ты же сам рассказывал, что дело Барона из нашего милицейского архива комитетчики в Москву забрали.

– Я поначалу, в своем больном воображении, тоже на «старших братьев» грешил. У нас ведь чуть что, сразу – Комитет, еще какие-нибудь таинственные конные водолазы… Ерунда это всё. Там, где комитетские, – там всегда их непередаваемый, отчасти предсказуемый, квадратно-гнездовой способ работы. А здесь – другое. Здесь индивидуальное мастерство Пеле. Который решил взять игру на себя, после чего полкоманды обвел, вышел один на один с вратарем и пробил в девятку. Такому, как Барон, в общем-то, и команда не нужна. Разве что в качестве массовки… Но это уже так, из разряда философских рассуждений. Повторюсь – готов понести заслуженное…

– Что ты заладил как попка?!.. Ладно, давай, заводи народ. Будем решать, как теперь эту кашу расхлебывать… Хотя, если верить твоим философским рассуждениям, не тот это случáй, когда одна башка хорошо, а дюжина лучше…

– …Так точно, товарищ комиссар третьего ранга. Есть, записал. В одиннадцать ноль-ноль. Какой кабинет?.. Принято, да… Доброй ночи… Хм… Согласен…

Майор Грабко положил трубку и обвел тяжелым взглядом всех, в этот поздний час в его кабинете собравшихся:

– Ну что, соколики? Мало – сами обгадились, так еще на репутацию отдела кучу навалили.

– Иван Никифорович! Парни здесь ни при чем. Провал разработки Барона – целиком моя вина. Мне и отвечать. За всё. Включая Хряща.

– Ох ты ж, какие мы благородные. Один вон тоже якал-якал, да потом заплакал… Разумеется, ответишь. И без этих своих напоминалок.

– Ничего подобного! – вытянулся следом за Анденко Геращенков. – Гришка тут не при делах. Хряща застрелил я. Целился, правда, в ноги… А получилось…

– …а получилось в грудь. Два из пяти. Маладца, ворошиловский стрелок! Все правильно, преступник не белка – шкурку жалеть нечего.

– Иван Никифорович! Ну зачем вы так? Вы же видите, как Лёшка переживает?

– Никак еще у кого-то голосок прорезался? Ну-ну, Захаров, валяй, продолжай. Потому – мне дико интересно: как именно переживает лейтенант Геращенков? Сколько им крокодиловых слез обронено, валериановых капель выпито и свечек в молельном доме поставлено? За упокой души четырежды судимого рецидивиста Сашки Невского по прозвищу Хрящ. Застреленного при оказании вооруженного сопротивления сотруднику милиции.

– Вот-вот, и я того же мнения, – буркнул Ладугин. – Развели, понимаешь, детский сад – штаны на лямках. Туда этому Хрящу и дорога. Жаль, заодно Барону своей пули не сыскалось.

– Так эта… Иван Никифорович… – слегка обалдел от подобного поворота Захаров. – Может, раз такой расклад, Лёху к ордену представим да и разбежимся?

– Про «разбежимся» это ты в самую точку… Ладно. Шутки шутками, но вот с не к ночи будь помянутым Бароном в самом деле нужно что-то решать. Причем срочно.

– Да тут решай не решай, а все без толку. Заляжет он теперь на самое дно. И вряд ли здесь, в Питере. Страна большая.

– Разумеется. Заляжет. Но я сейчас о другом… Значит, так, товарищи офицеры. Озвучиваю новую вводную. И очень надеюсь, что все, далее мною поведанное, не выйдет за пределы этого кабинета.

После таких слов начальника присутствующие резко подсобрались.

– В общем, так: никакого Барона в квартире не было и в ограблении он не участвовал.

– Как это?! Так ведь я ж его… собственными глазами?

– У страха глаза велики. А ты, Геращенков, чую, там под окнами в штаны наложил. Если вместо одного прицельного – пол-обоймы в Хряща разрядил.

– Иван Никифорович!

– Да ладно, думаешь, я сам, окажись на твоем месте под стволом, не обгадился бы? Но ведь, согласись, о том, что убежавший преступник был именно Барон, ты знаешь исключительно со слов инспектора Анденко? Который в свою очередь идентифицировал его как Барона, опять-таки, лишь со слов своего «барабана». А к показаниям агента всегда следует относиться с особой осторожностью. А вдруг этот… как бишь его?.. Вавила?.. все это время Анденко дезу сливал? Или просто… добросовестно заблуждался.

– Иван Ники…

– Сядь, Григорий. И помолчи. Тебе слово после будет дадено. Итак, завтра, в 11.00, нам назначено романтическое свидание с комиссаром третьего ранга товарищем Белько и с зампрокурора города товарищем Кондратьевым. На которое отправятся все, здесь присутствующие, за исключением Ершова и Ладугина.

Первый исключенный отреагировал на такое распоряжение облегченным выдохом, а вот второй, напротив, поинтересовался:

– А мы с Ёршиком, значится, доверия у комиссара и зампрокурора не вызываем?

– Нет, по иной причине.

– И по какой же?

– А вас двоих, равно как Барона и Вавилы, этим вечером на Марата не было.

– О как?! Интересное решение…

* * *

За окном крохотной служебной купешки изредка проносились огоньки далеких городков и деревушек, промелькивали желтые вспышки фонарей на переездах и полустанках, а потом все снова сливалось в единую непроглядную ночную мглу – как в кинотеатре, где свет уже погасили, но фильму еще не крутят.

Барон сидел у окна, пытаясь подсчитать: это ж сколько в общей сложности часов за последние десять дней он провел в поездах? А еще ему, сыну инженера-путейца Юрке Алексееву, невольно подумалось, что теперь, столетие спустя, гоголевская Русь-тройка окончательно переродилась в Русь-поезд. Да только вагоны в ней – сплошь разномастные, друг на друга не похожие. В «столыпинах» катят на восток бедолаги этапники, в СВ – номенклатурщики и богема, в плацкартах – раз-в-год-отпускники и командировочные с окладом в 120 рэ, в общих – мужики и селяне. Ну а в служебных купе – затравленные милицейскими ищейками зайцы…

Дверь откатилась вбок, и в купешку возвратился ленинградский спаситель Барона. Он же – проводник Иван Савельевич.

– Уф-ф-ф… Теперь до Бологого можно и передохнуть чутка. Что, Ромео, не спится?

– Нет.

– Переживаешь?.. Понятно. Стакашек жахнешь?

– А есть?

– В эмпээсь – всё есь! – хмыкнул Савельич, доставая из служебного шкапчика початую бутылку. – В конце концов, раз уж ты мне за билет по тройному тарифу заплатил, я тебе должóн и сервис соответствующий предоставить.

Проводник освободил от подстаканника граненый стакан, протер полотенцем и плеснул в него на три четверти водки.

– Закусить надо?

– Нет, спасибо, – отказался Барон, выпивая залпом. – Благодарствую, отец. Даже не представляешь, как это было кстати.

– Так сильно любишь ее?