Каббалист с Восточного Бродвея - Исаак Башевис Зингер

— Извините, это старый дом. Садитесь, пожалуйста.

— Можно закурить?

— Конечно.

Она зажгла сигару. Может, это мужчина, подумал я. Но у нее был большой бюст. Или андрогин?

— Мой муж очень болен, — сказала она.

— Да, я слышал. Это ужасно.

— Вы виноваты в его болезни, — сказала она резким тоном.

Я вздрогнул.

— Как вы можете такое говорить?

— Могу. Вы как-то сказали ему, что не будете о нем писать ни за какие деньги. Для вас это были просто слова, повод покрасоваться. Но есть такая пословица: «Удар забывается, а слово — никогда». Вы оскорбили его этими словами. Намного больше, чем можете себе представить. Чем он это заслужил?

У моего мужа — большой талант. Габриэль Вейц написал, что он гений. Бендит вас очень уважает. Когда вы сказали, что ни за что о нем не напишете, он воспринял это очень болезненно. Вы нанесли ему ужасную рану. Он в тот день вернулся домой бледный как полотно. Я спросила его, что случилось, и сначала он не хотел ничего рассказывать, но я все-таки вытянула из него правду. Можете мне не верить, но с этого дня он уже никогда не был прежним. Несмотря на все свои болячки, он всегда был жизнерадостным человеком. Он планировал дела на много лет вперед. Но после этого случая он не написал ни строчки. У него начались желудочные колики.

— Госпожа Пупко, — прервал я ее. — Это неправда.

— Видит Бог, это чистая правда.

— Но я не критик. Габриэль Вейц пишет о нем целую книгу.

— Он не ценит Габриэля Вейца. Нам всем известно, кто он такой — книжный зануда. У него все от головы, ни капли чувства! Он разбирается в литературе, как свинья в апельсинах. Вы зря думаете, что можно обмануть Бендита. Он порой сам себя обманывает. Но в глубине души знает правду. Вы — совсем другое дело. Он читает все, что вы пишете. Иногда мы читаем вас вместе. Мы оба страдаем бессонницей, часто лежим без сна, и всегда, когда разговор заходит о вас, он говорит, что вы настоящий.

Зачем вы его так оскорбили? Он намного более ранимый, чем вы думаете. Литература — вся его жизнь. Я с Бендитом уже больше сорока лет. Вы понимаете, что это значит: быть вместе сорок лет? Он читает мне каждую новую строчку. Обо всем советуется со мной.

У нас нет детей. Наши дети — его книги. Вы никогда ни с кем не жили, поэтому не понимаете таких вещей. Хоть вы и пишете о любви, но вы не знаете, что это такое. Извините, но вы описываете страсть, а не любовь. Любовь всегда жертвенна и с годами только набирает силу. Тут Бендит на десять голов выше вас. У вас есть пепельница?

Я принес ей пепельницу, и она стряхнула в нее пепел с сигары. Когда она подняла свои кустистые брови, я увидел ее черные глаза — сплошной зрачок. Я подумал, что, наверное, так выглядели ведьмы, летавшие на своих метлах по субботам на Черную мессу.

— Что вы так на меня смотрите? Я женщина, не мужчина.

— Можно спросить, почему вы…

— Я знаю, что вы хотите спросить. У меня стала расти борода, когда я была еще совсем юной девушкой. Вы не поверите, но в те годы я была весьма хороша собой. Чего я только не делала — и брилась, и даже пыталась выжечь корни волос. Но чем больше я старалась, тем быстрее она росла. Не думайте, что я такая уж особенная. У многих женщин растут бороды. Борода не чисто мужская привилегия.

Я помню, как Бендит воскликнул, когда в первый раз поцеловал меня в щеку: «Зельда, у тебя растет борода!» Он пришел в какой-то неописуемый восторг. Он влюбился в мою бороду. Не верите? Я сама не верила, что такое возможно. Он сказал без обиняков, что женится на мне при одном условии — если я не буду трогать бороду. Как вы догадываетесь, нелегко было такое пообещать. Сперва я даже подумала, что он не в своем уме.

— Наверное, у него гомосексуальные наклонности, — заметил я.

— Ну, вот, и вы туда же. Все так говорят. От вас я ожидала чего-то пооригинальнее. Он не гомосексуалист. Бывают такие идеосинкразии, которые не объяснишь никакими теориями. Да, мне было непросто на это решиться. Ведь это означало обречь себя на одиночество. Маму, когда она после свадьбы приехала навестить меня в Одессу, моя борода убила — в буквальном смысле этого слова.

Я перестала выходить из дома. Но желание Бендита было для меня важнее комфорта. Вам, наверное, трудно оценить такую любовь. Здесь, в Америке, моя изоляция стала еще более полной. Я многое могла бы вам рассказать, но я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать свою бороду, а чтобы вы знали, что вы убиваете Бендита.

— Пожалуйста, не говорите так! Бендит — мой друг.

— В таком случае вы убиваете своего друга.

Мы проговорили еще какое-то время, и я пообещал г-же Пупко написать статью о ее муже. Она сказала:

— Наверное, слишком поздно, сейчас его уже не спасти, но ваш отзыв, конечно же, обрадует Бендита.

— Можно узнать, почему вы курите сигары?

— Ну, не нужно все знать.

В передней я молился только об одном — чтобы удалось избежать встречи с соседями. Но когда я открыл дверь, моя соседка, старая дева, как назло, стояла в холле. Лифт все еще не работал, и г-жа Пупко сказала, обернувшись ко мне:

— Будьте джентльменом, помогите мне спуститься.

Она повисла у меня на руке, и ее грудь коснулась моего локтя. По какой-то таинственной причине двери всех квартир на всех этажах были открыты. Я услышал крики детей:

— Мама, мама, смотри! Тетя с бородой!

Из одной квартиры выскочила собака и вцепилась в подол г-жи Пупко. Я с трудом отогнал ее.

В тот вечер я сел перечитывать произведения Пупко. И через несколько недель написал о нем статью. К несчастью, редактор журнала, в который я ее отнес, так затянул с публикацией, что Пупко до нее не дожил. Он только успел прочитать верстку и на полях последней страницы вывел дрожащей рукой: «Что я вам говорил?»

Однажды, сидя в кафе возле Публичной библиотеки на Шестой авеню, я увидел, как открывается дверь и входит г-жа Пупко. Она опиралась на палку и на костыль. Хотя Бендит умер уже два года назад, она по-прежнему была с бородой, в мужской шляпе и мужских туфлях. Заметив меня, она тут же приковыляла к моему столику и села, как будто у нас была назначена встреча.

Посетители кафе оглядывались на нас, перемигивались, смеялись. Я хотел спросить г-жу Пупко, почему и после смерти мужа она не расстается с бородой, но вспомнил ее слова: «Ну, не нужно все знать».